— Вы этого не сделаете, «Пассат», — все так же спокойно отозвался траулер. Тяжелый вздох. Щелчок зажигалки. Наверно, тоже смолит сигарету за сигаретой. — А веревки...
— Э, да вы там еще и курите? Хотите, чтобы мы все взлетели на...
— Вас понял, «Пассат». Уже не курю. Прибавил обороты.
— Благодарю вас, «Коряк». Чертова «Элла»... Но будем надеяться, что все завершится благополучно. Вряд ли за час-полтора ураган наберется полных сил.
— Будем надеяться, «Пассат». Да.
Русов выключил переговорное устройство, прислушался: точно прибавили оборотов, ослабли рывки. Взглянул на Жору, и тот воскликнул:
— Веревки у них старые! У всех старые. С кем ни будем работать, все будут петь эту песенку. Вот что: надо кинуть РДО[1] в рыбкину контору, пускай-ка прижучат этих «коряков»!
— Не торопись с жалобами, — остановил штурмана Русов. — Действительно, старые у них тросы, снабжение у рыбачков, Жора, хуже, чем у нас. Ну куда ты все торопишься? На вахту бы так.
— Жить тороплюсь! — засмеялся Куликов. — Иди те, чиф, в рубку.
Русов окинул Жору взглядом.
Стоять на месте штурман не мог, все бегал по рубке взад-вперед. Записи делает в вахтенном журнале, приплясывает. Обедает, будто в соревнованиях участвует. Заводной парень этот Жора!
Русов вернулся в штурманскую, вжался в угол дивана. Кажется, они упредили «Эллу».
Теперь бы доктора благополучно переправить с «Коряка» на танкер. И все будет хорошо, хотя... хотя впереди еще десять бункеровок, и, даже если «Элла» успокоится, будут другие скверные, бурные погоды, случайно, что ли, широты эти именуются «ревущими»?.. Но это будет потом, а сейчас... Что сейчас? О чем он?..
В то предвоенное лето он день за днем считал, когда ему исполнится двенадцать. «Рожь вызреет, уберем ее, как раз и твой денек рождения грянет, — говорил, вытирая тряпкой руки, отец. «Фордзон» был старым, хлипким. Постоянно «летели» какие-то детали, и отец с утра и до вечера возился в сарае, где обитал трактор. И подмигивал Коле: — Сбегай-ка, сынку, в поле, глянь, как там оно, наше маленькое, золотое море? Торопи рожь. Пускай быстрее зреет. А как вызреет — глубокие волны пойдут по нему. А знаешь, почему глубокие? Колос утяжелеет, всколыхнет его ветерок, вот рожь и заколеблется тяжко и глубоко, словно море штормливое». Теплый, легкий ветерок душистыми потоками плыл над полем. Золотилось зерно, набухало, но было еще легким, не всколыхивалось поле, а лишь мягкая рябь пробегала по нему, но все равно было оно похоже на море, не очень большое и не золотое пока, а зеленое море. Июнь был. Солнечный, теплый, мирный месяц июнь...
