— Ешьте. Что понадобится, кликните. Прости, чика Васо, устал я нынче, поздно лег! — Он ушел за дверь, закрыл ее за собою.
— Вы на Драгутина не обижайтесь, — отпив глоток вина и причмокнув от удовольствия, проговорил Хранич. — Не любит он русских белоэмигрантов. Мы с ним в коммунистической партии состояли, пока власти ее не разогнали. А Драгутин еще в России воевал на стороне красных. Далматинец он. — Хранич опять долил в стаканы вина и продолжал:
— А я тут с вашими генералами воюю!
— Что у вас с ними за сражения? — не понял Хованский, про себя думая, как бы ему хоть что-то узнать о Кучерове.
— Ох, воюю! — продолжал Хранич. — Но есть у меня среди них и союзники.
— Белые генералы, что ли? — рассмеялся Алексей. — Такого, чика Васо, я еще не слышал. Да чего на свете не бывает...
— Тут есть один грузин, генерал-лейтенант Гатуа, умный человек, философ в своем роде, здраво смотрит на вещи и во многом со мной согласен. Вы, белоэмигранты, слепые, ненависть ваша слепа...
— У меня, чика Васо, ни к нашему народу, ни к большевикам ненависти нет, — сказал Алексей, — потому, хоть я и не генерал, но, наверно, буду вашим союзником. Белые сами во всем виноваты!
— Вот и генерал Кучеров называет белое движение роковой ошибкой. Пошли, дескать, против народа, разорили страну, довели до разрухи, до голода, а теперь на судьбу сетуем! А кто тут виноват? Одним судьба досталась черная — каракисмет ее у нас называют, другим — белая, бияз-кисмет... Вот так!
— У коммунистов, насколько я знаю, иной взгляд, — заметил Алексей, — это Ганди и Толстой учили, что в мире нет виноватых. А о судьбе есть и другая пословица: «Человек — кузнец своего счастья». Но дело не только в личном счастье.
Хранич встал, подошел к очагу, раздул пепел, взял пальцами тлеющий уголек, раскурил трубку на длинном чубуке и, усевшись, заговорил:
— Отец мой участвовал в Герцеговинском восстании против турок в тысяча восемьсот семьдесят пятом году. Тогда и женился на русской, потому я наполовину русский. Он научил меня песне декабристов: «По чувствам — братья мы с тобою...» Он вместе с гарибальдийцами кричал когда-то: «Вива ла коммуна!»
Хранич посмотрел на погасшую трубку и задумался. Наступила пауза. Слышно было, как за перегородкой похрапывает трактирщик да ветер завывает в трубе.
Взяв в руки стакан, он утер платком пышные усы и причмокнул:
— Славное вино, наше далматинское, пятилетнее! — и поднял палец. — Нашел и я свое место среди коммунистов... — Он вскинул гордо голову и потеребил ус. — Вызвал меня как-то наш новый начальник полиции и говорит: «Как же так, чика Васо, вы — потомок такой благородной семьи, племич
