Поляна находилась довольно далеко от его дома и на обращенной к лесу стороне тропинки. Она никак не могла принадлежать Массо. Я сказал ему, что всегда думал, будто поляна — это территория национального парка.
— Так и есть, — отозвался он. — Но ведь я француз. Значит, она принадлежит мне, а не немцам. — Он подкатил еще один булыжник. — Они приезжают сюда каждое лето, ставят свои палатки и загаживают весь лес своим merde.
Массо выпрямился, закурил сигарету, а пустую пачку выбросил в кусты. Я спросил, не может ли случиться так, что один из этих немцев захочет купить его дом.
— Немцы с палатками не покупают ничего, кроме хлеба, — с глубоким отвращением произнес он. — Вы бы видели их машины — доверху забиты немецкими сосисками, немецким пивом и банками с немецкой кислой капустой. Они все привозят с собой. Жмоты! Настоящие pisse-vinaigres.[61]
Окончательно вжившись в новую роль защитника родины и специалиста по вопросам туризма, Массо произнес короткую речь о проблемах провансальских крестьян. Он признавал, что туристы — даже из Германии — привозят в Прованс деньги, а люди, покупающие здесь дома, обеспечивают работой местных строителей. Но что они сделали с ценами на недвижимость?! Это же просто позор! Теперь ни один фермер не в состоянии купить землю. Мы тактично не упомянули о собственных попытках Массо продать недвижимость по завышенной цене и дружно повздыхали над несправедливым устройством мира. Потом Массо повеселел и поведал мне историю с хорошим концом — о покупке одного дома.
Тут неподалеку один фермер много лет мечтал о том, чтобы приобрести дом соседа. Собственно, его интересовал даже не сам дом, почти развалившийся, а земля, которая к нему прилагалась. Несколько раз он заговаривал на эту тему с соседом, но тот в конце концов польстился на более выгодное предложение и продал дом парижанину.
За зиму парижанин тратит миллионы франков на переделку дома и устройство бассейна. Ремонт наконец заканчивается, и парижанин со своими шикарными друзьями приезжает, чтобы провести в доме майские праздники. Все они восхищаются домом и посмеиваются над странным соседом и особенно над его привычкой отправляться спать в восемь вечера.
На следующее утро ровно в четыре часа всех парижан будит соседский петух Шарлемань, здоровый и голосистый, который кукарекает два часа кряду. Парижанин жалуется на петуха хозяину. Тот пожимает плечами. Это деревня. Петухи должны кукарекать. Все естественно.
