он с таинственным видом наклонился ко мне и заговорил о деле. Известно ли нам, что вино, производимое на наших виноградниках, Кот-де-Люберон скоро получит статус
Appellation Contrôlée?[57] Он снова откинулся на спинку кресла, медленно покивал и несколько раз сказал
«eh oui», давая нам время осознать всю важность услышанной новости. Следовательно, продолжал Фостен, наше вино станет гораздо дороже, а владельцы виноградников получат больше денег. И чем больше вина они произведут, тем больше денег получат.
Это было ясно и без объяснений, поэтому Фостен пригубил второй стаканчик pastis — пил он деликатно, но молниеносно и всегда добирался до дна стакана быстрее, чем я ожидал, — и изложил нам свое предложение. Он считает, что дынное поле можно использовать куда более эффективно. Фостен с интересом понюхал оставшийся в стаканчике pastis, а Анриетта тем временем извлекла из сумочки какой-то документ и протянула его нам. Это был droit d'implantation — документ, подтверждающий наше право высаживать виноградную лозу, дарованное нам самим правительством. Размахивая стаканом, Фостен произнес речь, не оставившую камня на камне от дурацкой идеи продолжать выращивание дынь: они требуют слишком много времени и воды, а кроме того, в любую минуту их могут съесть дикие кабаны, специально для этого спускающиеся летом с гор. Только в прошлом году родной брат Фостена Жак потерял треть урожая дынь. И все их поели эти свиньи! Столько денег погибло в утробах у хрюшек! Фостен горестно потряс головой и утешил себя третьим стаканчиком pastis.
Кстати, он тут случайно произвел подсчеты. Вместо невыгодных дынь на нашей бахче может поместиться тысяча триста новых саженцев. Мы с женой переглянулись. Нам в равной степени нравились и вино, и Фостен, а ему явно очень хотелось расширить производство. Мы легко согласились с тем, что новые саженцы — это неплохо, но как только они с Анриеттой ушли, мы и думать забыли об этом разговоре. Фостен — человек неторопливый и основательный, спешить он не любит, да и в любом случае в Провансе ничего не делается быстро. Возможно, к следующей весне он и созреет.
Но на следующее утро в семь часов трактор уже вспахивал нашу бахчу, а через два дня прибыла и посадочная команда: пять мужчин, две женщины и четыре собаки. Всеми ими командовал chef des vignes[58] месье Бошьер — человек, который вот уже сорок лет сажал виноград в Любероне. Трактор тянул за собой маленький плуг, а за плугом, с трудом выдергивая из рыхлой земли ноги в брезентовых сапогах, шел лично месье Бошьер, строго следящий за тем, чтобы борозда получалась идеально ровной и находилась на достаточном расстоянии от соседней. Потом на противоположных концах каждой борозды воткнули по бамбуковому шесту и натянули между ними бечевку. Теперь наша бахча, расчерченная ровными полосами, была готова превратиться в виноградник.
