Впрочем, что толку с вами говорить! Вы все равно сойдете. Только если островитяне состряпают из вас рагу — пеняйте на себя! Вы можете избежать их, коли станете держаться поближе к французскому лагерю и если вернетесь на судно до захода солнца. Намотайте хоть это крепче себе на ус, если вы забудете все остальное, что я вам сказал. Ну, отправляйтесь! Да живо!.. Через десять минут будет спущен баркас… можете идти!
Различны были чувства, отраженные на лицах матросов штирборт-вахты, пока они слушали речь капитана, но по окончании ее все сразу двинулись к баку и занялись приготовлениями к отпуску. При этом речь капитана обсуждалась не в слишком умеренных выражениях. Один матрос, крепко выругавшись, воскликнул:
— Ты не выманишь у меня свободы, старик, никакими сказками! Я сойду на берег, даже если каждый голыш там будет тлеющим углем, и каждый сучок вертелом, а людоеды будут стоять наготове, чтобы изжарить меня, как только я спущусь!
Это заявление пришлось всем по вкусу, и мы постановили наперекор карканью капитана провести на берегу славный денек.
Но у нас с Тоби была своя игра, и мы воспользовались царившей всюду кутерьмой, чтобы договориться обо всем подробнее и закончить приготовления. Нашей задачей было устроить бегство в горы возможно скорее, и мы решили не обременять себя лишним снаряжением. Поэтому, пока остальные наряжались, рассчитывая показаться на берегу во всей красе, мы удовольствовались тем, что надели новые толстые парусиновые штаны, удобные башмаки, грубые гаврские куртки и соломенные шляпы. Это составляло всю нашу экипировку.
Как только на баке пробили две склянки, мы получили разрешение садиться в баркас. Я задержался немного позади на баке, и, когда я уже готов был подняться на палубу, мои глаза упали на корзинку с хлебом и на блюдо, где лежали остатки нашего последнего спешного завтрака.
Раньше я совсем не думал о том, чтобы запастись какой-нибудь пищей на дорогу, так как всецело рассчитывал на то, что нам удастся, где бы мы ни оказались, найти плоды. Но тут я не мог устоять против желания запастись чем-нибудь из этих остатков. Я схватил две пригоршни мелких ломаных сухарей и положил их за пазуху; туда же предварительно спрятал несколько фунтов табаку и несколько ярдов бумажной материи, — предметы, которыми намеревался подкупить туземцев, как только мы окажемся среди них.
Едва я упрятал сухари, как мое имя было названо дюжиной голосов, и я, вспрыгнув на палубу, увидал в лодке всю компанию, нетерпеливо ждущую отплытия. Я перескочил через борт и уселся на офицерском месте. Гребцы дружно навалились на весла, и баркас направился к берегу.
