—Да не понимаю я, господин лейтенант, откуда вы нашли в японском тылу английского корреспондента.
—Ну положим не английского, того я бы скорее самолично пристрелил, чем к нам потащил, а американского. Просто когда мы в себя пришли после взрыва — я сам не полагал, что ТАК рванет, слишком близко мы залегли, кто же знал что во всех 3-х вагонах снаряды? Так вот все нормальные люди тогда убегали от места взрыва. Если были в состоянии, конечно. А вот один ненормальный устанавливал камеру, чтобы сфотографировать воронку на насыпи. Вон, Бурнос видите, ну тот, что на полголовы выше остальных и на полпуза толще? Так, тот его вообще чуть не пристрелил, думал «англичанка пулемет ставит, шоб нас стрелить», уже прицелился. Я смотрю — точно, европеец, да еще и с фотокамерой. Думаю хоть представиться надо, а то и предупредить, чтоб в будущем не шастал где не попадя. Но кто вы думаете это был? Это же Джек Лондон!
Услышав свое имя, американец обернулся к говорившему, и приветливо помахал рукой, улыбаясь во все 32 белоснежных зуба.
—А кто такой Джек Лондон? — настороженно спросил Водяга.
—Ну вы даете! Это же самый известный американский писатель! Ну после Марка Твена точно, — понизил планку Балк[12], — ну он еще писал статью о бое при Чемульпо, рассказы о золотой лихорадке. Ему еще перед Беляевым с «Корейца» предстоит извиняться, за пущенную им утку о голой ж... Неужели не слыхали?
—Не знаю, не читал, но не было бы беды... — потянул было Водяга, и накликал — беда пришла.
Давно назревающий нарыв на фронте под Дальним прорвало. Последние пару недель японцы не проявляли особой активности, что списали на уничтожение последних запасов снарядов. Но сколько Балк не внушал Михаилу, что идеальной оборонительной позиции не существует, и она должна совершенствоваться постоянно, расслабились все. Расслабился и сам Михаил, переставший лично инструктировать каждого офицера идущего в обход караулов. Расслабился и Ржевский, больше озаботившийся тем, чтобы не опоздать к следующему анекдоту, чем проверкой того чем занимаются караульные. Расслабились и, уверовав в беспомощность японцев и уже одержанную победу, солдаты стоящие в караулах. Да и сам Балк тоже хорош... Позиции пулеметов он не менял уже 2 недели, за что и был наказан.
Всеобщая благодушная сонность прошла с первым взрывом. Низкорослая фигура в темной облегающей одежде вскочила на ноги с 20 метрах от русских траншей, куда неизвестный неведомо как пробрался по зарослям и кучам уже скошенного пулями гаоляна. Широко размахнувшись, японец бросил что — то оставляющее дымный след в сторону пулеметной позиции. Еще до того, как громыхнул первый взрыв, по одной — две фигуры проявились и перед позициями остальных пяти пулеметов. Слегка оторопевший Балк, не веря своим глазам, прошептал:
