Он несколько секунд рассеянно смотрел в сторону Дождевого кургана, потом сказал таким тоном, как будто все это его очень мало трогало:
– Да, пойду уж домой. Так ты хочешь меня видеть?
– Если ты признаешься, что не женился на ней потому, что меня любишь больше.
– Это, пожалуй, была бы плохая политика, – сказал он с улыбкой. – Ты слишком бы ясно увидела пределы своей власти.
– Нет, ты скажи!
– Да ты же сама знаешь. – Где она теперь?
– Не знаю. И вообще не хочу сейчас говорить о ней. Я не женился, я пришел, послушный твоему зову. Довольно с тебя и этого.
– А я зажгла костер просто потому, что мне было скучно и я подумала: все-таки это маленькое развлеченье – восторжествовать над тобой, вызвать тебя из мертвых, как эндорская волшебница вызвала Самуила. Я решила, пусть он придет – и вот ты пришел! Я доказала свою власть. Полторы мили сюда да полторы обратно – три мили в темноте ради меня. Это ли не доказательство власти.
Он покачал головой.
– Я слишком хорошо знаю тебя, моя Юстасия, слишком хорошо! Нет ни одной нотки в твоем голосе, которая не была бы мне знакома. Это горячее сердечко не могло холодно сыграть со мной такую шутку. Я видел в сумерках какую-то женщину на Дождевом кургане. По-моему, я позвал тебя еще раньше, чем ты меня.
Угли былой страсти теперь уже явно разгорались в Уайлдиве. Он наклонился к ней, словно хотел прижаться лицом к ее щеке.
– О нет, – непримиримо сказала она, переходя на другую сторону угасшего костра. – Что это тебе вздумалось?
– Можно поцеловать твою руку?
– Нет.
– А пожать?
– Нет.
– Ну так я обойдусь без того и без другого и просто пожелаю тебе спокойной ночи. Прощай! Прощай!
Она не ответила, и с церемонным поклоном, достойным учителя танцев, он исчез в темноте за прудом – там, откуда и появился.
Юстасия вздохнула; и это не был легкий девичий вздох, он потряс ее всю, как лихорадочная дрожь. Когда луч разума, словно сноп электрического света, выявлял перед ней все несовершенства ее возлюбленного – что иногда бывало, – ее всякий раз пронизывала эта неудержимая дрожь. Но через мгновенье свет угасал, и она снова любила. Понимала, что он играет с ней, и все же его любила. Она разбросала полуистлевшие головешки и немедля ушла в дом. Не зажигая света, поднялась к себе в спальню. В темноте, пока она раздевалась, слышен был шелест сбрасываемой одежды и все такие же тяжелые вздохи. И когда она спустя десять минут уже лежала в постели, ее даже во сне по временам сотрясала дрожь.
