Одно, во всяком случае, было ясно – нескромно было бы разглядывать ее такую, как сейчас. Охряник, должно быть, это почувствовал, потому что, когда миссис Ибрайт склонилась над ней, он отвел глаза с деликатностью, очень его красившей. И спящая, наверно, это ощутила, потому что в следующий миг открыла глаза.
Губы ее дрогнули, в лице мелькнула радость, потом сомненье. Все ее мысли и обрывки мыслей обозначались с предельной четкостью в этой бегущей смене выражений; казалось, вся ее наивная, бесхитростная жизнь струится сквозь нее, открытая взгляду, как прозрачный до дна ручей. Она мгновенно поняла, что произошло.
– Да, тетя, это я, – воскликнула она. – Я понимаю, вы испугались, вы не можете поверить… А все-таки это я, и вот как я вернулась домой!
– Тамзин, Тамзин! – вскричала миссис Ибрайт, нагибаясь и целуя ее. – Голубка моя!
Рыданья подступили к горлу девушки, но с неожиданной силой воли она их подавила. Прерывисто дыша, она приподнялась и села на койке.
– Я тоже не ожидала увидеть вас здесь… Где я сейчас, тетя? – Почти уже дома, детка. В Эгдонской низине. Что с тобой случилось?
– Сейчас расскажу. Значит, так близко, да? Ну так я выйду и пойду пешком. Пойдем домой по тропинке.
– Но этот добрый человек, который уже столько для тебя сделал, наверно, не откажется довезти тебя до самого дома? – сказала миссис Ибрайт, оглядываясь на охряника. Он, когда девушка очнулась, спрыгнул с фургона и стоял теперь на дороге.
– Зачем спрашивать? Конечно, довезу, – сказал он. – Он правда добрый, – тихо проговорила Томазин. – Мы когда-то были знакомы, а сегодня я увидала его и подумала, лучше уж поехать в его фургоне, чем с кем-нибудь чужим. Но теперь я хочу пешком. Диггори, останови, пожалуйста, лошадей.
Он посмотрел на нее с нежностью и грустью и, хотя неохотно, но все же взял лошадей под уздцы.
Тетка с племянницей вышли из фургона, и миссис Ибрайт сказала его владельцу:
– Теперь я вас вспомнила. Отчего вы бросили ферму, что отец вам оставил? Разве стоило менять занятие?
– Да уж так вышло, – ответил он и покосился на Томазин; та слегка покраснела. – Значит, сегодня я вам больше не нужен, мэм?
Миссис Ибрайт поглядела на темное небо, на холмы, на гаснущие костры, на освещенное окно в гостинице, к которой они тем временем приблизились.
– Очевидно, нет, – сказала она, – раз Томазин хочет идти пешком. Поднимемся по тропинке, а там уже и дом. Дорогу мы хорошо знаем.
Обменявшись еще несколькими словами, они расстались. Охряник двинулся дальше со своим фургоном, обе женщины смотрели ему вслед, стоя на дороге. Как только фургон отъехал так далеко, что голоса уже не могли его достигнуть, миссис Ибрайт повернулась к своей племяннице.
