– А что ж! И заглянем! – вскричал дедушка Кентл, повернувшись с такой живостью, что медные его печатки взлетели в воздух. – У меня и то уж в горле пересохло, с утра капли во рту не было. А в «Молчаливой женщине» пивцо есть знатное, на прошлой педеле варили. Эх, погуляем, соседи, хоть бы и всю ночь напролет, завтра воскресенье, выспимся.
– Экой ты верченый, дедушка Кентл, – сказала толстуха, – старику вроде бы и не пристало!
– Ну и верченый, ну и что, а тебе завидно? Ты бы рада меня за печку загнать, чтобы сидел да охал! А я вот лучше им песню спою, «Веселых матросов» либо еще какую, – я, слава те господи, все могу, как есть молодец на все руки!
Король его через плечо
Окинул грозным взглядом:
«Не вышло бы тебе висеть
С разбойниками рядом».
– Да, так вот и сделаем, – сказал Фейруэй. – Споем им свадебную, и пусть себе живут-поживают! А про Клайма Ибрайта одно скажу – поздно спохватился. Коли не хотел, чтоб она за Уайлдива выходила, так приезжал бы пораньше да сам на ней и женился.
– Да, может, он просто хочет у матери немножко пожить, чтобы не страшно ей было одной?
– А мне вот никогда страшно не бывает, даже самому чудно. – сказал дедушка Кентл. – Ночью я такой храбрый – что твой адмирал!
К этому времени костер уже начал гаснуть, топливо было не такое, чтобы долго поддерживать огонь. Остальные костры на всем обозримом с холма пространстве тоже заметно потускнели. По яркости, окраске и стойкости того или другого костра можно было судить о том, какой материал для него использован, а отсюда до некоторой степени и о характере растительности в тех местах. Светлое лучистое пламя, такое же, как на кургане, говорило о зарослях вереска и дрока, которые действительно и простирались на много миль в одну сторону. По другим направлениям пламя вспыхивало быстро и столь же быстро гасло, что служило указанием на самое легкое топливо – солому, сухую ботву, обычные отходы пашни и огорода. Самые стойкие огни, светившиеся ровно и спокойно, словно планета или круглый немигающий глаз, означали дерево – ореховые сучья, вязанки терна, а может быть, даже и толстые чурбаки. Эти были редки, и хотя сравнительно небольшие и не столь яркие, как трепетное и преходящее сияние вереска и соломы, теперь именно они побеждали в силу своей долговечности. Те уже гасли один за другим, эти оставались. Все такие костры горели далеко к северу на врезавшихся в небо вершинах, в краю густых рощ и саженых лесов, где почва была иной, а вереск необычным и чуждым явлением.
