Он говорил не хвастливо, а со спокойной уверенностью мастерового в знании своего ремесла. Голые глаза его улыбались весело, скрашивая безобразие изуродованного лица.
- Зимой-то как живу? Ничего, у меня и зимой тепло. Только зимой народу трудно ходить ко мне из-за снега, - бывает, сутки по двое, по трое без хлеба живу. Один раз - суток восемь али больше не ел ни крошки, обессилел до того, что и память потерял. Девонька одна пришла-таки, выправила меня. Монастырская служка она была, а после вышла замуж за учителя. Это я её надоумил: "Что ты, Ленка, говорю, балуешься? К чему это тебе?" - "Я, говорит, сирота". - "Выходи замуж - вот и конец сиротству". А тут учитель, Певцов, милый человек, я ему и советую: "Приглядись, Миша, к девушке". Да. Он её вскорости и поял. Ничего, живут. Ну, зимой я в Саров ухожу, в Оптину, в Дивеевский - тут кругом монастыри. Монахи однако не любят меня, всё к себе зовут, чтобы я постригся, в старцы шёл бы, - им это выгодно, приманка людям, а я не хочу, я живой, мне это не годится. Али я святой? Я, дружба, просто - тихий человек...
Смеясь, потирая бока ладонями, он умилённо сказал:
- Зато у монахинь я - милый гость! Любят они меня, - эти меня любят! Не хвастаю, чистая правда. Я, дружба, женщину насквозь знаю, всякую, какую хочешь, - хоть дворянских кровей, хоть купеческих, а простая баба мне насквозь видна, как моя душа. Погляжу в глаза и всё понимаю, - всякое беспокойство её. Я тебе про них такие сказы могу рассказать...
И снова он убедительно пригласил меня:
- Ты вот приходи, увидишь, как я с ними гуторю. Ну-ко, давай ещё опрокинем по баночке.
Выпив, он зажмурил глаза и, качая головой, с новым восхищением проговорил:
- До чего же это вино полезное!
Короткая ночь весны заметно таяла, становилось свежо, я предложил развести костёр.
- Ну, - зачем? Али холодно? Мне, старцу, не холодно, а тебе холодно? А-яй! Так ты в пещеру иди, ложись там. Видишь ли, дружба, ежели огонь развести, налетит всякая живая мелочь и станет гореть в огне, а я этого не люблю. Огонь им, как западня, на погибель. Солнышко - всякому огню отец никого не убивает, а мы с тобой, костей наших ради, всю эту мелкоту будем жечь. Не надо...
Я согласился - не надо. И ушёл в пещеру, а он ещё долго возился вне её, уходил куда-то, плескался в ручье, и я слышал его ласковый голос:
- Пють... Не бойся, дурачок... Фить!..
Потом он тихонько, дребезжащим голоском запел, словно баюкая кого-то...
