Жэр сказал:
– По крайней мере, хоть Великодушный составит ей компанию.
Я подняла взгляд.
– Я хотела ехать на нем туда, но я отправлю его обратно с Отцом. Вам он здесь нужен.
– Нет, девочка, – произнес Жэр, словно сам не свой. – Он есть не будет, если ты уедешь и оставишь его, так что он отправится с тобой.
Я положила ложку.
– Перестань, Жэр, не дразни меня. Я не могу взять его. Он нужен здесь.
– Мы обойдемся, – уже своим тоном ответил Жэр. – У нас теперь есть еще одна лошадь, не забывай, и мы сможем купить другую, если понадобится – с деньгами, которые твой отец привез из Города. Великодушного они не заменят, но нам подойдут.
– Но… – начала я.
– Ох, да бери его уже, – вмешалась Хоуп. – Нам так будет полегче – словно мы не совсем одну бросаем тебя, если рядом будет твой конь... – она оборвала себя и стала мять салфетку.
– Это твой конь, знаешь ли, – добавил Жэр. – При всем его добродушии, он слушается только тебя и за тобой приглядывает. Не буду утверждать, что он не станет есть, но для меня или кого-то еще из нас не станет особенно надрываться. Он останется большой и сильной лошадью, только и всего.
– Но… – неуверенно начала я снова. Я почувствовала, как слезы собираются на глазах; мне стало ясно, что мне будет не так одиноко, если со мной останется Великодушный.
– Достаточно, – сказал Отец. – Я согласен с Хоуп: ты оставишь себе коня и это нас хоть немного успокоит. Если бы ты была не такой упрямой, тебе тоже стало бы легче, девочка. – И немного нежнее он добавил, – Дитя, ты все понимаешь?
Я кивнула, не смея говорить, и снова подняла ложку. Напряжение рассеялось: мы снова были одной семьей, обсуждали погоду и работу, что должна быть сделана в следующие недели – и все необходимые приготовления для приближающейся поездки младшей дочери. Мы смирились и могли начать учиться жить с этим.
Следующие несколько недель прошли быстро. Осознание того, что я уезжала, не изменило темп нашей жизни намного, как только мы привыкли к новости. Для горожан мы придумали историю о том, что наша старая тетушка, ожидая своей кончины и оставаясь без наследников, предложила одной из нас приехать; и было решено, что мне больше всех это пригодится (да и без меня легче обойтись дома), потому что я смогла бы снова начать учиться. Все наши друзья опечалились, услыхав о моем отъезде, но были рады тому, что они считали "шансом всей жизни" для меня – даже те, кто мало уважал образование, были вежливы и даже радушны, ради моей семьи. Мелинда же сказала:
