— Негодяйка! Я тебе этого никогда не прощу. От этого платья зависела вся моя жизнь!
Когда она ушла, Юлька подняла с полу клочок бумаги, на котором почерком старшей сестры было написано: " Увожу твой комсомольский билет, чтобы его сжечь".
Уничтожать документ она, конечно, не собиралась. С помощью этой угрозы она хотела заманить к себе мать. Разжалобить ее. Потом, по ее просьбе, вернуться домой, уже победительницей, и все начать сначала Вышло все так, как она хотела. Отцу тогда на обратном пути стало плохо. Еле дотащилась с ним мать до дома. Узнав, что тут еще без нее совершилось, препоручив дочерям отца, не присев ни на минутку, поспешила она к "злодейке" спасать Юлькин комсомольский. Добравшись до Галининой деревни, первым делом стала мать "завлекать "дочку домой. Договорились уехать на следующие утро. А за ночь выпало столько снега, что можно было подумать: не он падал, а дома с неба упали и провалились в вековые сугробы. Все дороги замело, машины ходить перестали. И пришлось матери, чтобы скорее успокоить среднюю дочь, маршировать до города на своих двоих. А дочку с мешочком подбросила первая попутная машина.
Приехала и опять за свое. Дома почти не бывает. Ночами спит плохо. Разговаривает вслух во сне. Поднимается с кровати и бормочет с закрытыми глазами: "Санечка…Марксизм…Марксизм…Санечка…"
Смешно и жутко слушать ее. И Юлька подсказывает матери:
— Мама, намекни Галине. Пусть носится поменьше. Пусть дома учит. У меня предчувствия нехорошие…
— Что? Что еще? — охваченная суеверным страхом, вздрогнула мать. Спица выскользнула из ее пальцев, зазвенела на полу, нагнувшись, Наталья нащупала ее и, поднимая спустившиеся петли, запричитала:
— Неужели сызнова что-нибудь? Ой, господи, какая же она невезучая, несчастная. А ты еще ей доказываешь. Но вы не друг дружке доказываете. Вы мать наказываете. С твоим билетом 25 км плелась. Шутка дело. Идешь-идешь…Никого, ни избушки. Снег да кусты. Всю дорогу шла плакала. А отец… Еле тогда оклемался. Не распустила бы язык, ничего бы не было.
— Вот как! — вскрикнула Юлька пораженно. — Значит, я во всем виновата! Галина творит дела, я лишь говорю о них, и с меня весь спрос!
— И до чего же она скучливая, — продолжает мать мечтательно, не замечая Юлькиной вспышки. — Легли спать- обнимает, плачет. А на рассвете не отпускает, плачет…
И Юлька потупилась, уязвленная. Вот чем старшенькая угодила родителям, усахарила мать — горькими слезами. Сумела внушить, что больше, чем средняя дочь, из-за которой мать рисковала попасть в метель, нуждается в ее сочувствии. Ну, какие у Юльки неполадки в ее-то двадцать лет? Кругом все благополучно: и с ребятами, и в учебе. Комсомольский только сплыл, так вот он, цел и невредим. А у нее, у Галины? Всюду лишь одни загвоздки: и Санечка не любит, и с институтом невпроворот. Мать и растрогалась. И готова уже средней дочери достижения ее поставить в укор, а старшей — ее срывы в заслугу. Вот ее материнская логика. Еще норовит и Юльку сбить с панталыку. Советует не мешать старшей сестре. В чем не мешать? Быть неудачницей? Засыпать семью своими неприятностями? Сама не ведает, на что настраивает.
