Такие скромные труженики, как мой отец, не по своей воле превратившиеся из крестьян в рабочих, и построили в 30-50-ые годы славный город Магнитогорск, ставший моей родиной.
В свое время предлагали отцу учиться, чтобы назначить его начальником станции, а то и выше поднять, но он не дал своего согласия, заявив:
Моя хозяйка прошла 4 класса, я не хочу дальше ее идти, чтобы у нас с ней промеж себя никогда раздору не было…
Однако не в этом таилась причина отказа от учебы. Отец очень хорошо знал: не только диплома от него потребуют, переведя в начальники, заставят в партию вступить. А этого, после всего, что ему пришлось испытать в молодые годы по вине коммунистов, он никак не может допустить.
Не мог он также и причину истинную своего отказа от высоких должностей назвать. Имея на иждивении троих детей и жену, прямо так в глаза коммунистам заявить он не мог, что он о них думает, что безбожники они все и болтуны и что не желает он стоять в одном ряду с ними. Столкнувшись один раз с властью и потерпев в этом столкновении крах, не испытывал он больше охоты меряться с ней силой. И на людях держал язык за зубами, поступал так, как учил его отец.
Только дома, то у деда в комнате, то у нас, не стесняясь ни жен, ни детей, высказывались они напропалую, ругали советскую власть, называя ее не иначе, как " савоськиной". Моей маме эти их разглагольствования очень не нравились. Хоть и сокрушалась она, что обобрали их в деревне, но в то же время и радовалась, что " через " это несчастье счастье привалило: уехали из деревни и работает теперь отец не на деда с бабкой, а на свою семью. Опасаясь, как бы кто чужой не подслушал мужчин (ведь тогда им обоим крышка), старалась она эти лишние, по ее мнению, разговоры пресечь. Когда ей это не удавалось, вступала с мужским " полком" в спор. Доказывала, что раньше жизнь была не лучше, а хуже. Противореча, не выбирала она выражений, не лезла за словом в карман. Нередко в этих перепалках последнее слово оставалось за ней. Удивительно то, что отец ни на какие ее шуточки, которые она частенько пускала в ход, не обижался, что разные их политические взгляды не мешали им любить друг друга и жить в полном согласии.
Я выросла в атмосфере этих каждодневных диспутов на политические темы. Интерес к политике впитала в себя, можно сказать, с молоком матери. И была, несомненно, с раннего детства, всегда на ее стороне, до мозга костей советская.
Отец запрещал мне и моим сестрам: старшей, Тоне, и младшей, Анне, которая родилась в 1936 году, вступать в пионеры, в комсомол. Но мы, при полном сочувствии мамы, которая не выдавала отцу нашу тайну, вступали и туда, и сюда. Надо сказать, что сестры мои, и та и другая, к общественной жизни были абсолютно равнодушны. Я же в старших классах была не просто комсомолка, но и комсомольский лидер. Поступив вслед за Тоней в Магнитогорский педагогический институт, на факультет русского языка и литературы, так увлеклась общественными науками, что в течение первых шести месяцев как бы нечаянно сдала экзамены за два первых курса. Вытащив билетик, отвечала баз подготовки, убежденно, блестяще (как утверждали преподаватели). Вооружившись знанием философии, политэкономии, истории партии, как ее тогда преподносили, уже на равных участвовала я в домашних дискуссиях, спорила с отцом и дедом, которые, честно признаюсь, казались мне тогда "врагами народа". До сих пор недоумеваю: как, будучи такой преданной партии и тов. Сталину комсомолкой, я не донесла на них. Лишь потому, возможно, что была очень уверена в себе и надеялась их перевоспитать в своем духе.
