— Это угроза?
— Это сермяжная правда жизни. Вам это надо?
— Мне не надо. — Я сделал вид, что доводы капитана на меня оказали требуемое воздействие. — Уговорили, не буду разбираться. — И, выдержав театральную паузу, добавил — Врачи разберутся. Врачи, а не я или вы. Вообще, ваша обязанность: контроль за соблюдением правил уличного движения и правопорядком в городе, а не раздача советов родственникам пострадавших. — Капитану моя сентенция не понравилась. Он перестал загадочно улыбаться и предложил мне покинуть служебный кабинет со всей возможной поспешностью.
— Со своими обязанностями мы, как-нибудь разберемся без посторонних. И вообще, скандалы устраивать в общественном месте не позволю. Ваш родственник остался жив — чего вам еще надо? А все остальное вас не касается. Без ваших дилетантских комментариев разберемся.
— Конечно, разберетесь. И я за этим прослежу. Будьте уверенны, капитан! — Если честно сказать, то кабинет капитана Щеглова я покинул молча. Эту мужественную и многозначительную фразу удалось придумать только сейчас. Перед компьютером.
Брыська, услышав голос хозяина, оценивает меня своими зелеными, круглыми, магическими глазами. Зрелище вызывает у кота неожиданный порыв жалости. Он запрыгивает ко мне на колени, бесцеремонно спихивает руки с клавиатуры и начинает бодать меня в подбородок.
— Не нравится мне вся эта история с «Мерседесом» — невидимкой. — Жалуюсь я коту. — Бьюсь об заклад: в городе таких машин не больше десятка. Джип Мерседес — не Тойоты, которые стаями бродят по просторам Западно-Сибирской низменности. Будто это их Родина. У нас не отыскать мерседесовский внедорожник, все равно, что в Париже не найти Эйфелеву башню. Нужно очень постараться, что бы добиться такого уникального результата. Хотя, для верности, хорошо бы, конечно, еще и номер знать.
Кот внимательно слушает. Брыська — мой главный, а порой единственный собеседник. У моего серого приятеля было трудное детство, что способствовало развитию его философских наклонностей. Три года назад я отправился выносить мусор. Дело было зимой. Морозы стояли под сорок. В подъезде ни один порядочный градусник минус сорок не зафиксировал бы. Но минус двадцать — отразил честно.
Нынешний барин выглядел тогда вполне безобидно. Даже трогательно. Он отчаянно пищал, пытаясь объяснить окружающим, что минусовая температура — не лучшие условия для успешного развития детского организма. Всю дорогу к помойным ящикам я пытался решить морально-этическую проблему: взять малыша домой, или понадеяться на отзывчивость соседей. Зря мучился. Все уже было решено за меня. Как котенок оказался в моей квартире — для меня загадка и сейчас. Наверное, прошел сквозь стену. В дверь я его не впускал. Мы встретились уже на кухне. Когда спустя три дня у бедняги отвалились обмороженные кончики ушей, я понял, что выгнать на улицу инвалида детства не смогу. С тех пор кот мной пользуется без зазрения совести.
