Короткие гудки. Я осторожно кладу трубку на место. Брыська укоризненно глядит на меня, потом презрительно отворачивается и, подражая блатным, раскидывает когти веером. Бросает еще один укоризненный взгляд и начинает вылизывать ступню левой задней лапы.
Телефон снова дергается. Срываю трубку, прикладываю ее к уху. Тишина. Мы интимно молчим, стараясь без слов понять: о чем молчат по ту сторону холодной змейки медных проводов. Мой партнер по молчанию не выдерживает первым.
— Все равно сдохнешь. — Говорит хриплый баритон. С удовольствием замечаю, что в его голосе уже нет прежнего пафоса и нахрапистости. То ли мое молчание сбило его боевой настрой, то ли до сих пор не разрешен вопрос взаимосвязи козла, трупа и меня, то ли слишком много энергии потрачено на вытаскивание Тойоты из погреба, а себя из Тойоты. Только концовка предсказания звучит совсем вяло:
— Капец тебе придет. — Я не спорю. Это банально и очевидно: все там будем. Гарантия — сто процентов. С таким даром предвидения не телефонным хулиганством заниматься, а будущее предсказывать. Хороший бизнес можно сделать.
— Когда-нибудь — обязательно. — Соглашаюсь я. В ухо назойливо лезут короткие гудки. Противник начал колебаться. И это замечательно. Если человек изрекает абсолютную истину с такой неуверенностью, значит, этот человек не столь опасен, как казажется.
Не успеваю отойти от телефона, как раздается очередной звонок. Снова беру трубку. Надоела мне эта бесконечная телефонная болтовня. Сколько можно? Не дают человеку одеться после ванны.
— Успокойтесь, я уже умер.
— А как же статья? — Альберт Валентинович поражен мой скоропостижной смертью. — Завтра последний срок. Из «Сервис Центра» сегодня звонили весь день. Мы тебя искали. Нельзя же подводить…
— Извини Альберт Валентинович, не узнал. Я не для издательств умер. Здесь объявилась группа некрофилов. Очень ждут мой кончины. Не хотел их разочаровывать.
— А меня?
— И тебя тоже. Завтра обязательно с «Сервис Центром» созвонюсь и встречусь. После обеда материал будет в редакции.
— Я на тебя надеюсь. — Это у Валентиныча самая жесткая мера воздействия. Почти шантаж.
— Когда я подводил? — Вместо бодрого «никогда», главный задумывается. Наверное, пытается вспомнить конкретную дату. Я решаю, что не стоит напрягать хорошего, занятого человека после окончания рабочего дня, и завершаю разговор дипломатичным:
— До завтра.
Пора и одеться. Нельзя же весь вечер ходить в тоге, изображая из себя Цезаря. Так можно войти в роль и закончишь жизнь в смирительной рубашке под присмотром санитаров с добрыми глазами и сильными руками. Не самый лучший вариант карьеры для неплохого, в общем, журналиста. Но до костюма тройки и галстука с бабочкой мне добраться не удается. Снова тишину квартиры разрывает звонок. На сей раз в дверь. Вот он и пришел, обещанный «капец». Куда сибирская братва так торопится? Неужели нельзя было отложить все до завтра. Или, хотя бы дать человеку возможность одеть штаны?
