Другой монах тоже оказался худым, только значительно ниже ростом. Позднее я узнал, что зовут его Тэндзин Гейче Тетхонг, что он отпрыск знатного лхасского семейства, переводчик Далай Ламы и его личный секретарь.
Собираясь сесть, Далай Лама бросил взгляд в нашу сторону. И впервые увидел меня. Задержал взгляд на моей эспаньолке и хихикнул. Не засмеялся раскатистым баритоном, который я позднее так хорошо изучил. А именно хихикнул на высокой ноте. Ему было трудно подавить смех, и, силясь сдержаться, он согнулся едва ли не пополам. Тэндзин Гейче мягко положил руку ему на плечо и направил к креслу. Шерил сидела в полной растерянности — неожиданное хихиканье глубоко ее поразило.
В тот мартовский день я чувствовал себя крайне неловко. Попросту не представлял, что буду делать. Простираться ниц я не умел. Да и в любом случае я не испытывал никакого подобострастия по отношению к этому молодому человеку, хихикающему по поводу моей внешности.
Далай Лама наконец успокоился. Застенчиво улыбнулся Шерил, когда она преподнесла ему кха-ту — белый шарф-подношение. Я развернул свой и тоже подошел к нему. Он украдкой взглянул на меня и снова захихикал. Даже Тэндзин Гейче, державшийся вполне торжественно, расплылся в улыбке.
Следующие полчаса я запомнил плохо. Совершенно выпало из памяти, как началась беседа. Смутно припоминаю, что Шерил рассказывала о себе, говорила, что исповедует тибетский буддизм, что она подруга миссис Дори Ютхок из Нью-Йорка. У Шерил было несколько вопросов к Далай Ламе, главным образом по практике буддизма. Я давным-давно позабыл и ее вопросы, и его ответы. Тэндзин Гейче старательно переводил. В то время английский язык Далай Ламы был даже хуже того пиджин, на котором говорят многие индусы. Без переводчика его бы не поняли. Однако время от времени он решался вставить несколько простых английских фраз.
Наконец Далай Лама повернулся ко мне. Я напрягся, пытаясь придумать какой-нибудь умный вопрос. Но слишком мало я знал о Тибете и еще меньше — о тибетском буддизме. Так что я спросил о том, что не давало мне покоя с того момента, как я вошел в зал для приемов.
Я спросил его, испытывает ли он ненависть к китайцам.
Беседуя с Шерил, Далай Лама, казалось, расслабился. Услышав же мой вопрос, он резко выпрямился в кресле и, не задумываясь ни на миг, ответил односложно. По-английски.
— Нет.
И впился в меня глазами. Выражение его лица было торжественным. Не осталось ни намека на веселость. Я отвел взгляд и уставился в устланный коврами пол.
