Возможность встретиться с Далай Ламой появилась у меня благодаря Шерил Кросби, буддистке из Нью-Йорка. Ее подруга, миссис Дори Ютхок, — старейшая представительница аристократического лхасского рода — дала Шерил рекомендательное письмо к главе Тибета. Шерил была всего на несколько лет старше меня, но, если говорить о духовной зрелости, она опережала меня на многие годы. Уверенная в себе, она легко заводила друзей. Даже когда нас похитили в Кабуле, ей хватило силы духа поддерживать некое подобие общения с нашими похитителями. После побега мы вместе добирались до Дхарамсалы.
Именно здесь я впервые встретил тибетцев. Увидел мужчин и женщин, расхаживающих по узким улочкам и крутящих молитвенные колеса; многие были в традиционных одеяниях, в ярких высоких фетровых сапогах. Я упивался добродушием их беспечных лиц, в выражении которых сквозила неподдельная теплота. Тибетцы улыбались легко и по любому поводу. За каждой нечаянной встречей таилась потаенная игра, радостное веселье. Без сомнения, Дхарамсала, известная также как Малая Лхаса, оказалась самым веселым местом из всех, где я когда-либо бывал.
В день аудиенции нас с Шерил через ворота резиденции провел служитель — средних лет тибетец. Индийский солдат во дворе, опершись на винтовку, курил биди[7]! Он едва взглянул на нас, пока мы шли по короткой дорожке к залу для аудиенций. Вот и вся охрана, окружавшая Далай Ламу в те дни.
Зал для приемов оказался просторным и светлым помещением, окрашенным во все оттенки желтого. На стенах — тибетские свитки. Мы сели в простые, но очень удобные индийские кресла и стали ждать. Перспектива встречи с тем, кого многие считали богом и царем, взволновала меня. Правда, к волнению примешивалось неприятное предчувствие. Как ни мало я знал о Тибете, но мне было хорошо известно, что в пятидесятые годы китайцы вторглись в страну Далай Ламы, убили многих его подданных и вынудили искать убежища в Индии. По общему мнению, обращение китайцев с тибетцами во время оккупации было ужасным. А я, прямой потомок подданных Желтого Императора[8], вознамерился предстать перед лицом правителя тибетцев. Мне казалось маловероятным, чтобы Далай Лама со времени изгнания в 1959 году встречал много китайцев. Я боялся, что он отнесется ко мне враждебно.
Пока я пытался представить возможное развитие событий, вошли два молодых монаха в одинаковых темно-бордовых одеждах. Далай Ламу я узнал сразу. В то время ему было 37 лет. Он был в очках. Выглядел поразительно молодо — лицо совсем без морщин. Его лицо, в отличие от лиц его соотечественников, было неожиданно бледным, с тонкими чертами. Его кротость и скромное поведение оказались еще одной неожиданностью. Худой, едва ли не тощий.
