- Да-с; но тут он указывает все на русскую историю.
- А на какую же указывать ему? На турецкую разве? Так той он подробно не знает. Тем более, что он не только мысли, но даже обороты в сочинении своем заимствовал у знаменитых писателей, коих, однако, за то не наказывали и не судили.
- Мальчик и писатель - две разные вещи! - возразил инспектор-учитель.
- Разное-то тут не то, - возразил Николай Силыч, - а то, что, может, ложно поняли - не в наш ли огород камушки швыряют?
- Что вы под этим разумеете? - спросил инспектор-учитель, окончательно побледнев.
- А то, что если господина Вихрова выгонят, то я объявляю всем, вот здесь сидящим, что я по делу сему господину попечителю Московского учебного округа сделаю донос, - произнес Николай Силыч и внушительно опустился на свой стул.
Инспектор-учитель отвернулся от него и обратился к другим учителям:
- Вы как думаете, господа?
- Лучше оставить, - произнесло несколько голосов.
- Извольте в таком случае! - сказал инспектор-учитель и поспешил уйти.
- Лучше оставить, лучше! - пропищал ему вслед Николай Силыч и высунул даже язык.
Отец Никита только развел руками. Он всегда возмущался вольнодумством Николая Силыча.
Павел все это время стоял бледный у дверей залы: он всего более боялся, что если его выгонят, так это очень огорчит старика-отца.
- Что же? - спросил он, усиливаясь улыбнуться, вышедшего из совета Николая Силыча.
- Проехало мимо, оставили, - отвечал тот.
Павел вздохнул свободней.
- Очень рад, - проговорил он, - а то я этому господину (Павел разумел инспектора-учителя) хотел дать пощечину, после чего ему, я полагаю, неловко было бы оставаться на службе.
Николай Силыч только с удовольствием взглянул на юношу и прошел.
По бледным губам и по замершей (как бы окостеневшей на дверной скобке) руке Вихрова можно было заключить, что вряд ли он в этом случае говорил фразу.
- Оставили, господа! - сказал он товарищам, возвратясь в класс.
- Ура, ура! - прокричали те в один голос.
- Ну, теперь я и другими господами займусь! - сказал Павел с мрачным выражением в лице, и действительно бы занялся, если бы новый нравственный элемент не поглотил всей души его.
