— Амфибия! — возбудился Смердяков, хлопая себя по макушке.
Кинокамеры русских зажужжали.
И вот наступил последний день. Мировой рекорд Томпсона был опротестован. Олимпийский комитет пребывал в нерешительности. Кто-то прислал Смердякову семь комплектов комиксов о Папайе и пачку свежезамороженного шпината. Москиты питались кровью Шермана.
Шерман смотрел телезапись финальных скачек на гран-при. Дядюшка Сэм получил еще одно золото, правда временно. Дурацкое золото.
— Теперь все будет зависеть от бокса. Феликс, — рассуждал Шерман, — посмотри на эту клячу. Она не скачет — она ходит ходуном. Того и гляди рассыплется. Ну как тут не пройти протесту? Теперь последнее слово за боксом.
Зазвонил один из телефонов. Феликс снял трубку.
— Это Смердяков, — сказал он.
Шерман взял телефонный аппарат и приложил его к голове, будто компресс.
— Хелло, Папай, — поздоровался он устало.
— И это вы называете лошадью?! — раздался вопль Смердякова.
— А что? У нее четыре ноги и хвост. Разве нет? Разве что-то не соответствует требованиям русских к скаковым лошадям?
— Шэр-манн. Мы хотим просветить это животное рентгеном!
— Виноват. Скачки кончились два часа назад. Она издохла.
— Издохла? — с угрозой в голосе переспросил Смердяков.
— Да. Сломала ногу по пути в конюшню. Пришлось пристрелить.
— Превосходно! Произведем вскрытие.
— Да ее уже зарыли.
— Выкопаем.
— Мы зарыли урну — труп ведь сожгли.
— НУ И НУ, Шэр-манн…
— Вместо этого лучше откопайте своего жеребца.
— Своего?
— Да, того, что взял серебряную медаль: шматок мяса, хвост и некое подобие головы. Его результат уже опротестован. Бедняга околел, не так ли?
— Естественно…
— Ну, вот. Полагаю, один из казачков загнал его до смерти?
— Вовсе нет. Он издох совершенно по другой причине. Мы погрузили его в самолет, а самолет разбился в вашем Бермудском треугольнике.
— Счастлив был услышать ваш голос.
— Взаимно, Шэр-манн. Как поживают комариные укусы?
— Нормально. А как вам комиксы о Папайе?
— Отлично. Этот Блуто — ха, ха, ха! Ну, ладно… Гудбай.
— Гудбай, Папай. Шерман передал телефон Пятнице.
— Теперь все зависит от бокса, — повторил он.
Как это символично — заключительный вклад в братство народов будет сделан на ринге, в ходе дружеской встречи двух парней, стремящихся вышибить друг у друга мозги из черепков, — думал Шерман. Даже при употреблении шлемов тяжеловесы способны угробить противника. А у американского парня были руки-динамиты. В то же время русского боксера можно было бы назвать парень-болеро. Он скользил, выгибался, уклонялся, подныривал и лишь время от времени угощал соперника точными, но слабыми тычками. Он боксировал элегантно, но вряд ли мог нанести решающий нокаутирующий удар. Сложением он напоминал балерину. Неплохая фигура. Светлоглазый, с фарфоровым подбородком… Шерман связался по телефону с тренером команды по боксу.
