Тело Марка, прижавшееся ко мне, постепенно расслаблялось, дыхание стало глубже. Я старалась говорить как можно тише и монотоннее.
— И тогда, в самую темную ночь, девушки спускаются со своими веретенами к морю, чтобы выстирать шерсть. Шерсть соскальзывает с веретен в воду и растекается длинными светящимися завитками от берега и до линии горизонта, и луна снова появляется на небосклоне, рождаясь из моря. Сначала это всего лишь тоненькая изогнутая ниточка. И лишь когда вся шерсть постирана и снова смотана в белый клубок на небе — только тогда прядильщицы лунного света могут опять приняться за свою работу, чтобы обезопасить ночь для всех бедных, затравленных созданий…
За порогом хижины, слегка приоткрывая завесу тьмы, едва различимой серой дымкой разливался лунный свет. Достаточный для того, чтобы Ламбис не упал и не растянул связки, но слишком тусклый, чтобы чьи-то любопытные глаза смогли разглядеть то место, где в маленькой темной хижине, тесно прижавшись друг к другу, лежали мы с Марком. Прядильщицы лунного света были где-то там, они брели по горным тропинкам Крита и наматывали нити лунного света на свои веретена, охраняя наш сон.
Он заснул. Я склонила голову на приятно щекочущие веточки и невольно коснулась щекой его волос — жестких и пыльных, но замечательно пахнущих сухой вербеной, из которой была сложена наша постель.
— Марк, — едва слышно позвала я.
Никакого ответа. Просунув руку под куртку, я нащупала его запястье. Оно было влажным и теплым. Пульс, по-прежнему частый, стал ровнее и четче. Я снова подоткнула куртку вокруг него.
Ни с того ни с сего, просто потому, что мне вдруг захотелось это сделать, я легонько поцеловала его волосы и устроилась поудобнее, чтобы тоже поспать.
Там раны благородные его промыли
И в животворные одежды облачили.
Александр Поп… «Илиада» Гомера
Я немного поспала — впрочем, вполне достаточно; хотя, проснувшись, почувствовала, что все тело мое одеревенело. Марк по-прежнему крепко спал, свернувшись клубочком рядом со мной. Дышал он ровно и легко; осторожно дотронувшись до его руки, я убедилась, что она прохладная: жар спал.
Было совсем рано. Сквозь дверной проем просачивался бледный свет, но солнце еще не взошло. Запястье мое находилось где-то под щекой Марка, и я не отважилась пошевелить рукой, чтобы попытаться взглянуть на часы. Только лежала и размышляла, действительно ли этот неяркий свет свидетельствует о совсем раннем утре, или же сегодня небо заволокли перистые облака, не давая пробиться солнцу. В определенном смысле нас больше устроил бы второй вариант, но ведь облака принесут с собой холод и сырость, а пока мы не разжились одеялами…
