Мы вышли из Парамарибо в четыре часа; в пять обогнули излучину у Нового Амстердама, а теперь, в шесть, уже настолько далеко отошли от устья реки Суринам, насколько позволял наш каботажный маленький флот покинуть владения великой тропической реки. Реки, эти колоссальные водяные змеи, к устью разливаются в такую ширь, что невозможно сказать, находишься ты еще в реке или уже в океане, или и там и там. Мы, судя по всему, шли в открытую Атлантику, но по сути дела пересекали необозримый залив. Слабое дыхание мощных юго-восточных пассатов еще овевало наши щеки справа; нестерпимый желтый блеск неба на западе угасал, сменяясь густым оранжевым, а за ним бронзовым и алым, как голубиная кровь, — спускалась бархатная ночная тьма.
Наш моторчик все еще пыхтел, и за кормой вспыхивали оранжевые фосфоресцирующие искры. Мы поужинали на ходу, медленно приближаясь к полоске на горизонте, которая стала черной, как тушь.
Вскоре ее уже нельзя было назвать полоской, и при свете фонаря с пятью батарейками мы наконец рассмотрели в первый раз, какая растительность обрамляет эти мутные волны. Мы единодушно решили, что в жизни не видели более сомкнутой, холодной, бесчувственной и бесполой массы зелени. Стена состояла из деревьев — мангровых, как вы, наверно, догадались, высотой не более тридцати футов, одинаковых, с мелкой голубовато-зеленой листвой, тонкими, торчащими как попало ветками и хилыми стволами, которые, не успев собрать к себе все ветки, снова разбегались рыхлой путаницей кореньев, похожей на плетеные корзинки для омаров. Эти бесстрастные растения-уроды теснились бесконечными рядами, то вылезая на трехфутовый глинистый откос, то окуная свои холодные пальцы в тихо колыхавшуюся коричневую воду. Кроны отклонялись от нас, словно шарахаясь от напора пассатов; между стволами гнездилась стоячая, сырая и черная тьма, и ни звука, ни шороха не доносилось из чащи — ни одно ночное насекомое не шевельнулось, не застрекотало — это был беззвучный, мертвый мир.
Мартинеус прилежно мерил глубину шестом и выкрикивал цифры на голландском — странном и незнакомом нам — языке. Он занялся этим делом, как только стемнело, — тогда мы были за много миль от берега, но у здешних побережий сплошные отмели. То и дело нам приходилось лавировать туда-сюда, чтобы миновать илистую или песчаную отмель, где воды было по щиколотку. Мы подобрались уже вплотную к мангровым корням, а воды едва хватало, чтобы держаться на плаву.
