Через пять дней наш труд был завершен. Все кости, в том числе десятифутовые челюсти, лопатки величиной с карточный стол и длинный ряд позвонков, напоминающих пеньки от солидных деревьев, были выложены на глинистом берегу под сенью мангровых, и оставалось только вытащить на берег череп. Но тут мы оказались бессильны.
Череп взрослого кашалота — не игрушка. Это предмет самой странной формы, похожий на громадную ванну, у которой не хватает трех стенок. Спереди он суживается в узкий отросток; сзади — над небольшой мозговой полостью — переходит в полукруглый вогнутый гребень. На эту конструкцию опирается расположенный во лбу и носу животного резервуар жира, и в его пролет мы могли залезть вчетвером и работать, не мешая друг другу. Вес черепа, заполненного водой и жиром, был, вероятно, побольше тонны, поэтому он и засел так глубоко в вязком дне. Как назло, он выбрал для себя единственную на всем побережье глубокую яму! На этот раз не помог даже прилив — наша верная «лебедка». Мы вырубили великанские шесты — деревья, которые и нести-то могли только вчетвером. Попытались сделать из них рычаги, перекопав тонны глины и построив опоры из бревен. Но все наши усилия, были тщетны. Не могут четверо людей, даже с помощью рычагов, поднять на четыре или пять футов тонну сплошной кости. Мы с горечью отступили.
Когда моторка лоцмана в конце недели пришла за нами, мы были погружены в бездну отчаяния и разочарования, но взяли с собой все кости, которые могли захватить, не считая разделочных «орудий», потом еще раз приехали туда на лодке грузоподъемностью десять тонн и с еще тремя рабочими. Ничего у нас не вышло. Блоки лопались, канаты рвались, а мачта нашего судна переломилась, как спичка. Мы еще раз вернулись на китовую отмель уже на настоящем, большом пароходе, с двухтонной лебедкой и дюжиной рабочих, но, увы, в наши планы вмешалось нечто властное и неожиданное, о чем вы вскоре узнаете, — и прекрасный череп остался в своей илистой могиле памятником наших бесплодных усилий.
Это разочарование омрачило для нас последние часы, проведенные на ракушечной отмели. Последняя ночь запомнилась как сплошная пытка — наше и без того унылое настроение стократно усилил бриз, который принес с суши во время обеда не только привычных мучителей — монпиерр, но и легионы изголодавшихся комаров. Самые неприятные события прошлого обычно легко забываются, и я должен признаться, что воспоминания о монпиеррах, комарах и протухших в последние два дня остатках питьевой воды сильно потускнели, но я долго не мог найти себе места, до глубины души уязвленный тем, что живу в стране, где рядом со мной уже много месяцев пропадает недосягаемый китовый череп.
