Мужчина держал фотографию в руке и как будто ее взвешивал.
– Это наша улика, – заявил он.
Меня отвели в камеру, расположенную двумя этажами ниже.
Мне подумалось, что можно сбежать, если предпринять решительные действия. Промчаться по коридорам и выскочить на улицу, где-нибудь спрятаться и постараться доказать свою невиновность. Какая у меня альтернатива? Позволить запереть себя на неопределенный срок, потому что полиции нравится наугад сажать людей?
Я покорно вошел в камеру.
Там тоже не было окна. Низкий белый пластмассовый стул, на полу – синтетический матрас без простыней. Еще раковина, а в углу унитаз.
Перед заселением в камеру меня заставили расстаться со всем личным имуществом: часами, телефоном, ключами и кошельком.
– Вы можете дать мне квитанцию? – спросил я. – Мне нужен полный список изъятого.
Один из охранников сказал:
– Вам все вернут.
Он дал мне пластиковую бутылку с водой, потом осмотрел меня с головы до ног, как будто в чем-то подозревал. Вероятно, это ничего не значило, но я был представителем среднего класса без тюремного опыта; я не имел ни малейшего понятия, чего мне следует бояться, а чего нет. Не знаю, какие выводы сделал охранник, но прежде чем захлопнуть дверь, он достал пачку сигарет и тоже дал мне две штуки.
Из полицейского участка меня перевезли в настоящую тюрьму за городом. Это была долгая поездка в фургоне без окон. Не могу точно определить время, но думаю, что она длилась не менее часа. А мне показалось, что прошло целых два.
Я попал в современную, хорошо оборудованную тюрьму; это было уже что-то. Пахло сигаретами и свежей штукатуркой.
Похоже, здесь существовала система, при которой вызывающие доверие заключенные отвечали почти за все. Один из них открыл камеру и принес большую тарелку с булочками, мясом и сыром и еще одну бутылку воды. На пищу жаловаться не приходилось.
– Можно мне сегодня помыться? – спросил я.
Мужчина не собирался обсуждать это со мной, или, возможно, он меня не понял.
Я попытался наладить с ним контакт.
– Извините, но раньше я никогда не был в испанской тюрьме, – начал я.
Это его рассердило.
– Вы не в испанской тюрьме, – заявил он. – Это Страна Басков под нелегальным контролем испанского и французского правительства.
– Боже мой! – вырвалось у меня, и я сразу пожалел об этих словах.
Мне хотелось найти с ним общий язык, и я понадеялся, что его английский не настолько хорош, чтобы до конца понять мою реакцию.
– Вы правы, – заявил я, – я хотел сказать то же самое: это тюрьма страны-поработителя.
