Итак, пессимистическое предположение о полной взаимозаменяемости личностей приводит к традиционной дилемме немарксистской этики: либо признанию личности абсолютно изолированной, «автономной», совершенно непохожей на другую, «монадой», за оболочку которой, в ее внутридуховный мир нельзя никоим образом проникнуть (отсюда постулат о безысходности одиночества); либо признанию личности абсолютно тождественной другой личности, совершенно, «без остатка», одинаковой с ней (отсюда постулат о полной взаимозаменяемости людей, обесценка их индивидуальности).
Как сама эта дилемма, так и ее последовательное осмысление в немарксистской этике глубоко метафизичны. Здесь действительно важнейшая, многосложная проблема связи, морального взаимопонимания индивидов втискивается в прокрустово ложе жесткой, метафизической альтернативы: «или – или», Или безысходность одиночества, абсолютной изолированности, или полная одинаковость, взаимозаменяемость людей. В первом случае все межличностные контакты, нравственное сопереживание людей объявляется иллюзорным, недостижимым (реальностью, а не иллюзией оказывается только одиночество, изолированность, непонятость). Во втором случае сама неповторимая индивидуальность, незаменимая ценность личности рассматривается как видимость, иллюзия (реальностью же выглядят совершенно стандартные, одинаковые у всех людей, безликие отношения и свойства).
Многим современным буржуазным идеологам марксистское учение о сущности человека как совокупности общественных отношений представляется «забвением субъекта», ибо оно признает якобы только «наличную общность», но игнорирует неповторимость индивидуальности. Ценностное бытие личности оказывается у буржуазных идеологов не только недетерминированным социальными отношениями, но и адекватно никогда невыразимым. Иррациональная «самоочевидность» этого ценностного бытия оказывается исходным пунктом. Реальная сущность человека, определяемая совокупностью общественных отношений и в них творчески воплощающаяся, оказывается с этой точки зрения только видимостью, некоторой «абстрактностью» существования. «Абстракция» человеческой общественности отчуждается от индивида, субъектом его повседневной жизни становится экзистенциал «das Man» (безликое «оно»), где все оригинальное делается ординарным, нивелируется1.Габитова Р. М. Человек и общество в немецком экзистепциализме. М., 1972. Как пишет К. Ясперс, в «наличном бытии я делаю то, что делают все, верю, чему все верят, мыслю, как все мыслят. Мнения, цели, страхи, радости переносятся от одного к другому без того, чтобы это заметили, ибо происходит первоначальная, бесспорная идентификация всех». Но «Я» не хочет быть только «каждым», а и «самим собой». Чтобы противопоставить себя «другим», человек должен вступить в состояние одиночества. В подлинную, «экзистенциальную» коммуникацию с другим человеком нельзя вступить, не будучи одиноким. Эта коммуникация, в отличие от неподлинной, внешней, основана на взаимной любви, дружбе, уважении, доверии, она есть, по К. Ясперсу, «любовь-борьба»1.Цит. по: Габитова Р. М. Человек и общество в немецком экзистенциализме, с. 178, 179.
