- Расходитесь, господа публика! Что тут глаза пялить? Нисколько даже не забавно... Мужик, чего вылупился? Аида, пошел прочь!
Люди, не стесняясь, сообщали друг другу:
- Отцеубийца.
- Да что-о вы?
- Такой мозгляк?
Боцман, присев на корточки, строго допрашивал спасенного:
- Куда билет?
- До Пермы.
- Ну, брат, теперь и в Казани слезешь. Как зовут?
- Яков.
- А фамилья?
- Башкин. Мы же - Вуколовы.
- Двойная, стало быть, фамилья...
Бородатый мужик с явным ожесточением трубил во всю грудь:
- Дядю-то и брательника на каторгу осудили, тут они и едут, на барже, а он - вот он! - ему вышло оправдание. Ну, однако это только наличность: как ни суди, а убивать нельзя! Совесть этого не может поднять, крови, значит. Даже и близко быть к убийству - нельзя...
Всё больше собиралось публики, вышли разбуженные пассажиры первого и второго классов, между ними толкался черноусый, розовый помощник капитана и, конфузясь чего-то, спрашивал:
- Извините, вы не доктор?
Кто-то, удивленно, высоким голосом воскликнул:
- Я? Никогда!
Над рекою мощно разыгрался веселый, летний день. Было воскресенье, на горе заманчиво звонили колокола, луговою стороной около воды шли две пестро одетые бабы и, размахивая платками, звонко кричали что-то пароходу.
Парень, закрыв глаза, лежал неподвижно. Теперь, без пиджака, плотно облепленный мокрою одеждой, он стал складнее, было видно, что грудь у него высокая, тело полное, и даже замученное лицо сделалось как будто красивей и круглей.
Люди смотрели на него жалостно, строго и со страхом, но - все одинаково бесцеремонно, точно это был не живой человек.
Тощий господин, в сером пальто, рассказывал даме с лиловым бантом на желтой соломенной шляпе:
- У нас, в Рязани, осенью, часовых дел мастер повесился на отдушнике. Остановил все часы в магазине и повесился. Спрашивается: зачем было останавливать часы?
Только чернобровая женщина, спрятав руки под шалью, разглядывала спасенного, стоя боком к нему, скосив глаза, и на серовато-синих глазах ее застыли слезы.
Пришли два матроса; один, наклонясь над парнем, тронул его за плечо:
- Эй, вставай-ко! Он устало поднялся, и его увели куда-то...
Через некоторое время парень снова явился на палубе гладко причесанный, сухой, в коротенькой, белой куртке повара, в синих нанковых штанах матроса. Заложив руки за спину, вздернув плечи, согнувшись, он быстро прошел на корму, а вслед за ним туда поползли скучающие люди - один, три, десять.
