Так стал Ян Высоким Янгаром племени Серебристого Сокола, и было ему в ту пору от роду двадцать пять зим.
Потихоньку угасал день. Тяжелым он был, но не более тяжким, чем вчерашний, и мало кто надеялся, что завтрашний окажется лучше. Чуяли Соколы свою беду, их и без того небольшое число было, а теперь племя, тридцать славных бойцов потерявшее, и вовсе походило на дерево, с которого сняли кору, ибо такое дерево скоро засыхает…
Откуда-то с вышины небесной упал вдруг пронзительный, печальный соколиный крик и замер, не коснувшись остывающей земли.
— Это знак, — сказали готтары. — А потому настало время для тризны.
Вместе со всеми пошел Ингерд не вересковый берег, там, в ложбине широкой меж курганами надлежало спеть девять обрядовых песен. Ингерд не знал этих песен, в его краях погребальным ладьям пело Море, но он все равно пошел, потому что уже не мог провести черту между Волчьим племенем и Соколиным, не было теперь этой черты, ибо началась война.
Вересковый берег встретил Соколов угрюмой тишиной. Холодный туман белесой паутиной окутал кочки, поросшие жухлой прошлогодней травой, прозрачными каплями осел на вересковых ветках. Соколы любили простор, и вересковый берег был широким, раздольным, чтоб хватало куда кинуть взор живым, а курганы — высокими и пологими, чтоб привольно было мертвым. Вот лежат они, что звери исполинские, спят крепко, и птицы над ними не летают, и зверь далеко вокруг обходит, ибо есть у этих мест хозяева, и на владения их никто не зарится.
Ингерду хорошо было здесь, его отпускала злая тоска, бёрквы тут не летали, потому как не было для них тут добычи. Он поглядел на Яна, Ян возглавил собой круг — ведь янгаром он стал отныне — и был суровым лик его и темны глаза, сам сидит, спина прямая, ноги скрестил и на колени меч положил. А за плечами его свежий курган высится, а в кургане том отец его лежит, да брат, да еще двадцать восемь молодых Соколов.
Две сотни воинов сели кругом, и все они были молоды, ибо редко кто с мечом в руке доживал до старости. Вот и Ян еще даже собственным гнездом обзавестись не успел, а голова его уже в два раза в цене повысилась: будут враги за молодым янгаром охотиться, как охотились за отцом его, ведь сказали готтары: без головы тело не живет, а потому будет спрос на серебряные кудри по ту сторону Стечвы.
Знал это Ян, и яростной решимостью горели глаза его. Знали это Соколы и готовились стеной стать за своего янгара, и Ингерд это тоже знал и обещал себе быть около Яна столько, сколько достанет его сил. Нелегко далось ему такое обещание, ибо разные у них теперь дороги были, и на каждой смерть поджидала их.
