— Темные времена, темные… — пробормотала она. — И глаза у людей есть, а они ровно слепые, им под нос истину суешь, а они не видят… Какой нынче прок от маэров кроме вреда?
Она еще раз вдохнула густой земляничный аромат. Больше никто и никогда не принесет ей подобный дар и никакой другой, ей ли не знать этого?..
А Ян продирался сквозь лес по следам Ингерда и над словами старухи раздумывал: то, что род его будет славным — хорошо, а вот как понимать, что немногие захотели бы занять его место? Одно к другому не привяжешь, как ни старайся, а засели эти слова у Яна в голове, точно заноза в пятке — вроде крохотная, а все идти мешает.
Спеша нагнать Ингерда до ночи, Ян прибавил шагу. Он не обладал волчьим чутьем, чтоб по следу идти быстро, но зато зрение у Яна соколиное было. Скоро увидел он средь густой листвы огонек далекий и на него пошел.
Ингерд сидел неподвижно возле костра, рубахи на нем не было. На коленях он меч свой держал и в огонь смотрел. Понял Ян, что задумал Волк и к нему бросился.
— Ингерд, — позвал он, — опомнись! Не ходи по этой дороге!
Но Ингерд продолжал смотреть в огонь и не слышал его. Ян взял его за плечи и встряхнул.
— Да послушай же ты! — крикнул он. — Не делай этого! Ты сам много жизней отнял, так не отдавай свою!
Ингерд взял его руки, со своих плеч снял и сказал:
— Уходи, белоголовый, уходи быстро, пока я еще помню, что на мне кармак Сокола, что братья мы по духу.
Заглянул Ян в его глаза, и не увидел в них ничего человеческого и отступил, не желая бессмысленного боя. Обернулся соколом, в небо взмыл, покружил над лесом и на высокое дерево сел, затаился, чтоб не заметил его Ингерд, и стал ждать, что дальше будет.
Выстругал Ингерд из дубовой ветки плашку с ладонь величиной, вырезал на ней имя врага своего и окропил это имя кровью своей. После чего бросил плашку в огонь, обратилась она в дым, и на этот дым, как вороны на стерво, слетелись бёрквы и закружили над поляной. Ледяным ветром колючим обдало Яна, страх одолел его, но остался сидеть он на месте, в ветки вжался. А Ингерд меж тем обряд творил, да не простой, а тот, что зовется хаттмар — обрядом Гибельного Огня.
Кружат бёрквы, гул меж деревьев плещется, огонь подобно кхигду гадающему пляшет, а Ингерд песню поет заветную, и слова той песни редко кто повторить возьмется:
То не солнце ушло в Море Белое
То не месяц за Горы схоронился,
То не ветер притих, заговоренный,
То за мною беда пришла черная,
Чтоб казнить мое сердце беспечное.
