Мэр взглянул краешком глаза на свои часы, говоря себе, что Рошан не должен опоздать. Ла Мориньер, охваченный внезапным беспокойством, повернулся к итальянцу, который, улыбнувшись, достал бумажник из крокодиловой кожи.
— Я могу сейчас же выполнить ваше пожелание, мой дорогой Луи.
Жомгард волновался, не видя спортивного журналиста. Наступил удобный момент: импресарио достал из кармашка бумажника чек, развернул и положил на белую скатерть.
— Как вы можете убедиться, речь идет о денежном документе, удостоверенном должным образом «Чейз Манхэттен Бэнк».
Мэр-депутат опустил взгляд на прямоугольный листок бумаги. На нем были напечатаны цифры: двадцать пять миллионов долларов. Сумма, с лихвой покрывающая дефицит футбольного клуба. Немного театральным жестом Жомгард поправил на носу очки, словно желая лишний раз удостовериться в размере означенной суммы. Авола слишком поздно понял значение этой демонстративной позы, несмотря на порывистое движение Ла Мориньера, попытавшегося предупредить его…
За его спиной с легким треском блеснула фотовспышка.
Маневр итальянца обернулся в какой-то степени против него самого. Посадив Луи Жомгарда лицом к входу, чтобы поразить его неожиданным появлением Ла Мориньера, он не мог предвидеть, что мэр-депутат может сыграть с ним такую же шутку, только наоборот. Не успел он убрать чек с «шапкой» «Чейз Манхэттен Бэнк» со стола, как последовала вторая короткая вспышка.
Авола обернулся и увидел красивую молодую женщину. Она поднесла к глазам один из двух аппаратов, висящих на шее, и снова нажала на спуск, чтобы запечатлеть эту «семейную сцену», в то время как Франсуа подошел к столу, чтобы пожать руку депутату и претенденту на пост Пьера Малитрана. Придя в себя, Карло убрал в бумажник кусочек бумаги ценой в миллиарды сантимов. Он сделал вид, что озабочен лишь одним: чтобы чек на такую сумму не валялся на скатерти. Народный избранник представил пришедших:
— Франсуа Рошан, журналист «Курье дю Миди» и репортер журнала «Баллон д'ор». Один из наших лучших специалистов во футболу, дорогой Карло. Я бы посоветовал прислушиваться к его мнению.
Обращаясь к Рошану, он продолжал:
— Может быть, вы не знаете великого Карло Аволу, Франсуа… Один из королей Бродвея. Он не только предлагает Вильгранду — первому во Франции — некоторые из своих знаменитых шоу, но еще хочет выступить в роли спасителя нашего бедного клуба, который так нуждается в помощи.
Франсуа должен был признать, что образ добродетельного капиталиста, который спешит на бирже помочь предприятию, атакованному бессовестными хищниками, вполне шел этому горячему итальянцу, чей взгляд остановился на его спутнице — взгляд мужчины, знающею толк в женщинах и при любых обстоятельствах уделяющего им внимание. Рошан представил ее:
