— Да.
— А разве у вас нет прачечной в британской армии?
— Я не мог взять прачечную с собой.
— Бедный Ричард. — Она попробовала вино и поморщилась. — Когда-нибудь, Ричард, у меня будет дом на Луаре. У меня будет остров посреди реки, и молодые люди будут приплывать ко мне на лодках, мы будем есть пирог с жаворонками и мед, пить холодное, холодное вино в жаркие, жаркие дни.
Он улыбнулся.
— И вот почему ты хочешь получить свои фургоны?
— Вот почему я хочу свои фургоны.
— И именно поэтому церковь арестовала тебя?
Она кивнула и снова закрыла глаза.
— Они подстроили все это. У Луиса не было никого, чтобы оставить деньги, кроме меня, и они нашли проклятое завещание и в нем пункт, где говорится, что они получат все, если я стану монахиней. Просто. — Она слабо улыбнулась. — Это довольно умно с их стороны.
— И все же, почему ты написала письмо?
Она небрежно махнула рукой.
— О, Ричард! — Она посмотрела на него и вздохнула нетерпеливо. — Им нужен был мертвый Луис, не так ли? Они сказали мне, что они хотят его наказать, уж не знаю за что. Я не знала, что будет потом, и я думала, что ты будешь не против убить его. От него никогда не было никакой пользы. — Она улыбнулась ему. — Я никогда не думала, что это причинит тебе такие неприятности. Честное слово! Я напишу письмо для Артура, объясню, что ты невиновен. Сколько всего пришлось тебе перенести! — Она нахмурилась снова, царапая под серым одеянием.
— Элен.
Она смотрела на него, испуганная серьезностью его тона. Она надеялась, что он не собирается подвергать сомнению ее ложь — она слишком устала.
— Ричард?
— Это не шерсть.
— Какая шерсть?
— То, что ты чешешься.
— О чем, спрашивается, ты говоришь?
Он показал на брошенный на пол меховой плащ, который она сняла с мертвого партизана.
— У тебя гости.
Она уставилась на него с подозрением.
— Гости?
— Блохи.
— Христос! — Она села с внезапно вернувшейся энергией и задрала одеяние выше колен. Она нахмурившись глядела на свою обнаженную кожу. — Блохи?
— Вероятно. — Он смотрел на ее бедра, задаваясь вопросом, почему она лжет ему. Он был уверен, что она лжет, уверен, что было нечто большее, связанное с письмом, которое она написала мужу, чем простое желание церкви заполучить ее богатство, но он чувствовал, что ему придется принять ее объяснение, потому что он был не настолько умен, чтобы добиться от нее настоящей правды.
Она задрала одеяние еще выше, изучая свои ноги.
— Бог, ад и проклятие! Блохи? Я не вижу ничего.
