— Но, разумеется, ваши враги предприняли бы все возможное, чтобы помешать вам, едва узнали бы о ваших намерениях?
Он пожал плечами:
— Англия, турки, Директория, где сидят легионы шпионов, и Талейран! Все знали, каков был мой изначальный план. — Он замолк, потом продолжил: — Поэтому я не хотел скрываться. Иногда я даже действовал так, чтобы мои враги узнали…
— Я вспоминаю о ваших смелых речах, когда вы беседовали с Гомпешем.
Он улыбнулся:
— Если бы я мог, я бы побудил его к тому, чтобы донести на нас Ватикану или англичанам…
— Чтобы они перешли вам дорогу!
— Не скрывая ничего, что кажется очевидным, я смог бы лучше подготовить то, что планировал тайно. А вот об этом никто и не подозревал, ибо я сам осознал это лишь в Египте.
Сейчас я точно знаю, что мне было нужно, чтобы добиться моих целей…
Хотя я и сгорал от нетерпения, я все же решился его прервать:
— Почему вы объясняете мне все это?
— Я знаю, что вы осуждаете решение, которое я принял в Яффе. Страх потерять друга толкает меня к тому, чтобы сообщить ему истинные причины моих действий. У вас есть другие вопросы?
Не без усилий я сумел взять себя в руки. Мое горло было сухо, живот страшно болел, но надо было держаться.
— Бойня в Яффе была так уж необходима? — прошептал я.
Без колебаний он ответил мне:
— Это была бесполезная и драматическая акция. Три тысячи убитых солдат…
Потом его черты вдруг затвердели:
— Богарнэ и Круазье,[103] два молодых адъютанта, остановили батальон дивизии Ланна, который готовился покончить с этими бойцами. Мы сражались. Это была честная борьба.
Мы отвечали ударом на удар, око за око! Мы разбили фанатиков, которые бросались на нас с такими воплями ненависти, которые никто не решился бы повторить. Даже те из ваших ученых, которые в Каире осуждали мою терпимость. Но, вообразив не знаю уж что, Богарнэ и Круазье решили пообещать туркам, от моего имени и не проконсультировавшись со мной, спасение их жизней в обмен на капитуляцию. В одно мгновенье они из солдат, готовых нас убивать, превратились в простых пленных. Это было преступное соглашение. Нам не хватает вооружения, боеприпасов, людей. Чума косит наши ряды! Кормить три тысячи человек? Отпускать их на свободу, заключать в тюрьму здесь, где мы ничего не контролируем?
Горячка и вновь открывшиеся обстоятельства совершенно оглушили меня.
— Я должен был решиться, — продолжал он, — и я это сделал, будучи уверен, что мои противники в аналогичной ситуации не сомневались бы. И я показал Джеззар-паше, что не отступлю ни перед чем… Прав ли я был?
