Снял шапку и гладит голый череп, отдуваясь, довольный собою, оглядывая нас по очереди хитрыми глазками.
Мы трое - я, Ваня и Егор - давно решили выспросить старого начётчика о боге - как он верует и верует ли? Нам казалось, что у него была с богом некая тёмная распря, видимо, мало понятная и самому старику. Говоря о боге, он всегда как бы требовал возражений наших, но сначала никому из нас не хотелось спорить с ним по этому вопросу, и, не встречая наших возражений, он всегда почти сам же срывался на противоречия себе. Рассказывает, например, о злых ухищрениях сатаны в споре с господом за власть - и вдруг скажет что-то чуждое строю мыслей своих.
- А вот, - таинственно звучит его голос, и глаза разбегаются по всем лицам нашим, зоркие, цепкие глаза, - однажды ехал я, ребятушки, по Каме и разговорился с одним сибирским жителем, лошадями барышничал он, и скажи он мне: "Сатаны - нету!" - "Как так?" - "Нету! А есть, говорит, князь подземного мира - Адам, первосозданный и первоумерший человек, и - больше никого нету!" - "Постой, говорю, Адам быша изведён из ада Исусом Христом?" - "Нисколько, говорит, не изведён, а остался в преисподней. Это, говорит, записано в одной древней индейской книге, мой знакомый бурят" - буряты, народ вроде мордвы - "бурят, говорит, книгу эту читал и тайно мне рассказывал, как было: сошёл Исус во ад и предлагает: ну, Адам, выходи отсюда, зря отец мой рассердился на тебя, и сидишь ты тут неправильно, а настоящее по закону место твое, человек, в раю. Нет, отвечает Адам, не хочу, не уйду отсюда, - у вас, дескать, в раю-то все равно святы, а у меня здесь - все равно грешны. Я, говорит, тыщи лет не напрасно здесь сидел, мною тут установлена настоящая справедливость, не как у вас на небе и земле. Так и не пошёл!"
Смотрит на нас старик острым взглядом, рассыпались его искристые глаза и скрытно смеются.
- Нет, что выдумывают люди-то, а?
Таких рассказов у него был неисчерпаемый запас, и, видимо, все их создало отчаяние мысли человеческой, неспособной помириться с двоебожием пагубным, ибо оно разрывает душу, лишая её целости. И, рассказывая такие сказки, старик всегда понижал голос до глухого, как бы из-под земли исходящего шёпота.
После одной из таких бесед, когда ушёл Кузин, Алёша, запустив пальцы рук в свои вихрастые волосы, задумчиво сказал:
- По-моему, он - провокатор!
- Полно, - говорю, - Лёнька, неужто не видишь, что человек искренно приобщается к нам?
