Ни на одну секунду крик не становится плачем. Воллар не умеет плакать. Он только вопит до изнеможения. И долго ждет, прежде чем снова отправиться в путь, до колен погружаясь в вязкую гущу, а затем в нагромождение растений. Когти под снегом. Он спотыкается на громоздких камнях. Идет вперед, согнувшись пополам и вытянув руки. Ему хотелось бы держаться прямо, прорваться сквозь лес, как допотопный зверь, своей неистовой силой пробить гору, но множество раз большие мертвые ветви ломаются о его лоб, и он уже не понимает, что стекает по его щекам — растаявший снег, пот или кровь.
В первый раз он падает неудачно, и ему кажется, что ребра поломаны о пень. С большим трудом встает, распрямляется, невольно стремясь вызвать боль, стучит кулаками по стволам, но вдруг земля уходит из-под ног и он падает во второй раз, опрокидывается, не переставая скользить по склону, увлекаемый собственной массой. А когда наконец останавливается, то барахтается в снегу и замерзшей грязи.
Он уже не чувствует ни рук, ни ног. Лоб и ребра причиняют боль, но эта боль оказывается также странной защитой, Воллар абсолютно растерян. Куртка промокла, а влажность бередит его старую кожу и такое выносливое тело. Он будто почувствовал более твердую почву под ногами, худо-бедно пошел по запутанной тропе. И даже не протягивает больше руки вперед, прокладывает путь в темноте.
Тропа снова спускается, сдвиг в мученье. Воллар больше не испытывает потребности в крике. Он собирается, овладевает собой. Глубоко дышит, прислушиваясь к ночи. Давящая тишина. Должно быть здесь есть звери, погруженные в зимнюю спячку и безразличные к этому нелепому страданию.
Впервые он замечает, что все части тела у него дрожат, челюсти стучат и что невозможно остановить эту тряску. Однако ощущение ужаса исчезло у него внутри. Он знает, что не умрет этой ночью и даже не простудится, если продолжит двигаться. Знает, какие запасы энергии содержатся в глубине его огромного тела. То, с чем он столкнулся, — всего лишь один из ликов зла. Ему известны и другие. Его блуждание в горах, боль и продвижение во тьме у хорошо знакомой горы только помогают ему признать, что впредь придется жить с этим непоправимым абсурдом: он задавил и, быть может, убил ребенка.
Воллар прихрамывает и дрожит в тишине, но обретает прежнюю твердость мысли. И теперь продвигается по маленькой горной дорожке.
Он все еще идет вперед, сложив руки на груди и отвешивая себе сильные звучные пощечины, но ледяной холод сильнее, и Воллар ужасно дрожит. Кажется, что день никогда не наступит.
