Вновь воцаряется тишина, свет угасает, дождь усиливается.
Случиться может все, значит и худшее. Потому что и оно бродит в сфере вероятностей. Гиена беды скачет наугад в обыкновенности жизни.
В четыре с половиной часа Ева, маленькая девочка в красной курточке, находилась среди детей, пересекавших двор. За решетками ограды все бросаются врассыпную, начинается толчея. Каждый ребенок способен сразу разглядеть в плотной массе материнских фигур единственное и родное тепло, руку, за которую можно ухватиться, щеку, которую можно быстренько поцеловать. Запах матери, влажности и сдобной булочки. Ежедневные короткие встречи под дождем.
В разбегающемся ряду детей Ева замедляет шаг, позволяет обогнать себя, ощущая, как крупные капли стекают с ее челки на лоб. Она — новичок в этой школе, в этом квартале, в этом городе. И очень мало разговаривала с другими школьниками.
Ева встревожена, как и каждый вечер, она опасается, что не увидит в ожидающей группе свою мать, не ощутит обращенного на нее сияния добрых глаз, устремленных ей навстречу.
Мать Евы так часто опаздывает! На несколько минут обязательно, а иногда намного больше, и так происходит с тех пор, как они приехали и поселились в этом городе. Несколько раз в неделю, после того, как все матери уже разошлись, скрылись в разных направлениях по улицам, Тереза, наконец, появляется. Торопится, выглядит запыхавшейся, а между кончиками пальцев у нее торчит сигарета. Издалека знаками она кое-как оправдывается, качает головой, улыбается, будто просит не слишком обижаться на нее, затем опять обретает отсутствующий вид, непонятное легкомыслие.
Молодая мать неизменно заявляет: «Меня ужасно задержали… Ева, дорогая, ты же понимаешь?» или беззастенчиво, сама тому не веря, говорит: «Как это возможно, они отпустили тебя раньше времени?», при этом она делает вид, что не знает, с какой точностью открывается и закрывается школьная ракушка. Но до настоящего времени эта непунктуальная мать, в конце концов, всегда появлялась. Для Евы только это имеет значение, ведь тогда окружающий мир не закручивается с головокружительной скоростью, а почва в этом городе, где она никого не знает, не уходит из-под ног.
На обратном пути ребенок цепляется за пальто матери, которая терпеть не может, когда ее берут за руку, словно маленькая ручка между пожелтевшими от сигарет пальцами мешает ей, раздражает.
В тот день Ева все хуже и хуже чувствует себя среди промокших плащей, залитых дождем зонтов. Ее сердце сжимается от боли, и она щурит глаза, чтобы обнаружить на другом конце улицы присутствие единственно важного для нее человека. Нет! Ничего, кроме удаляющихся фигур. Ни одна из женщин, которая могла бы быть ее матерью, не направляется сюда. Тишина сгущается подобно мраку. Дверь школы закрыта, и поскольку Ева не осмелилась ни о чем спросить у дамы в голубой кофточке, ей остается лишь укрыться под портиком. Она садится на корточки, как печальная, безропотная, красненькая лягушка. Ева вздыхает, приподнимается, почесывает лодыжку. Она понимает, что очень плохо знает дорогу между школой и квартирой, расположенной не так близко. Квартирой, где она с матерью живет лишь два месяца.
