Мы забыли обо всем. Только бедняга Тони, который вытянул нас из этой неприятной истории, был реальной угрозой.
Когда поезд, набрав скорость, из приморской низменности, по долине между горными массивами Танойесберг и Грил-Винтерберг, вырвался к континентальным плоскогорьям, только тогда мы поверили. Мы живем, мы выжили! Самое позднее в воскресенье мы отправимся с Гутом на обед в лучший ресторан Гамбурга и там как следует отпразднуем возвращение.
Поезд был наполовину пуст. На такие большие расстояния по железной дороге мало кто ездил. Но мы хотели, по крайней мере, увидеть кусочек настоящей Африки, прежде чем нас отошлют домой. Гнев, отчаяние и горечь растаяли. Мы были благодарны миру, который так чудесно устроен, что дает нам возможность пожить еще. Грудь у каждого вздымалась от гордости и высокомерия. Мы кое-чего добились, мы выбрались и теперь увидим мир. Черный проводник вежливо пригласил нас в вагон-ресторан. Попьем и поедим вдоволь. А почему — нет?
…Машины монотонно работали.
Я забился в стальной склеп и спускался на дно. Гут захлопнул вентиляционный люк и укрепил запор стальным прутом. Темнота, безопасность…
Поезд громыхал в густой африканской ночи. Уж никогда мне не избавиться от «Гильдеборг», она останется во мне, а я в ней. Отличное настроение, воодушевление и восторг куда-то улетучились. Действие алкоголя прошло. Широко открытыми глазами я глядел в пустоту.
Сомнения!
Хорошо ли мы сделали, что отправились в Преторию? Не ошибочный ли это шаг, неверный расчет, западня в виде проторенной дороги? Двести тонн урана выгружено. Организаторам уже ясно, что они оставили свидетелей. Сколько приблизительно людей занимается теперь нами? Стараются прощупать наш мозг и отгадать, как мы будем реагировать, как рассуждать. Сколько часов пройдет, прежде чем они придут к правильному решению, к единственно возможному решению. Капитан Фаррина уже описал нас совершенно точно. Смена из машинного отделения…
Сердце у меня дрогнуло. Нам сядет на пятки не только полиция, а еще и разведка. Дело идет об успехе или неудаче их акции. Они не могут нас оставить, не позволят нам обо всем рассказать. Тревога уже объявлена. Я попытался представить себе, сколько было телефонных переговоров и телетайпных депеш между Порт-Элизабетом и Преторией с того момента, когда завыли сирены на «Гильдеборг». Не лучше ли нам было сидеть под зонтиком Тони и Фреда в уютном бунгало и ждать самолет? Как мы могли рассчитывать, что все кончится побегом с судна, что нам позволят убежать? Ничего не кончилось, наоборот, для нас все только началось. Мы поддались дурману голубого небосклона, солнца и призрака свободы.
