Студент-богослов у Достоевского утверждает, что человек несчастен уже хотя бы оттого, что самое его рождение – уже нервное расстройство. Однако самый лучший богослов – у Горького, потому что он ненавидит все, что делает нашу жизнь жалкой и ничтожной, а на свете нет ничего, что бы не делало нашу жизнь таковой.
Естественно, что далее он пытается обвинить во всем Бога, в то время как вторая половина Горького, воплощенная в другом герое – старом хрыче лет шестидесяти, недавно прочитавшем книгу от корки до корки, – выступает с нападками на правительство, обвиняя его за свой нынешний возраст, расшатанное здоровье, и делает глубокомысленное замечание по поводу того, что ведь когда-то ему было тридцать! Да нет, даже двадцать! А теперь? А теперь он старая развалина в старом черном плаще! (При этом бросает многозначительные взгляды в сторону Татьяны Львовны восемнадцати лет и замечает в ее глазах едва уловимые признаки восхищения.)
Познакомившись со студентом-богословом, я обнаружил, что он странная птица и немногим отличается от остальных персонажей, населяющих русские пьесы. Тогда я решил выяснить, чем же он занимается, что изучает. И вообще, где он учится, на дневном или на вечернем? Или же, почему его зовут студентом богословия, может, просто по молодости лет? Ни у кого из драматургов я не нашел четкого и ясного ответа на эти вопросы, если не считать намеков на то, что единственно, к чему стремится студент-богослов – это совершенство.
Короче, сам для себя я решил, что он читает книги по богословию, и решил заняться тем же.
В Публичной библиотеке во Фресно книги по теологии целиком занимали небольшой мезонин с полами из толстого стекла.
Подниматься по узкой лестнице в этот отдел библиотеки было все равно что взбираться на верхнюю палубу небольшого и тесного кораблика. А когда я оказывался наверху, ощущение плавания только усиливалось, казалось, читателей слегка лихорадит, как при морской болезни, и они делают над собой героические усилия, чтобы их не стошнило. У них явно кружилась голова из-за высоты, духоты и тесноты в проходах между книжными полками. Я присоединился к ним и начал изучать книги по теологии, одну за другой.
За какую бы книгу я ни брался, она удручала. Но я опасался ставить книгу на полку, пока не буду совершенно уверен, что она нелепа и в ней не сокрыто то, что я ищу. А что я искал? В то время мне это было неведомо, в то время вообще мало что было ведомо кому бы то ни было, и это нужно просто признать. Мог ли я тогда выразить все это словами, не знаю, но совершенно определенно было то, что я искал такую теологию, какую я мог бы создать сам. То есть я искал единственно верную и истинную, по моему разумению, теологию. Вот так же Роберт Бернс как-то высказался насчет шотландской экономики, но замечания поэтов часто предают забвению. «А человек есть человек. И все такое прочее». Верно подмечено. А присказка намекает на то, что говорится это не совсем всерьез. Только я ожидал, что тема будет разработана подробнее. Этого, однако, не произошло.
