- Обомлел я: так ласково и сожалительно она сказала. Клячка - доктор,красный, угреватый, усищи до плеч, тяжелый такой человек и всё хохочет, кричит: "Нет ни начала, ни конца, а только одно удовольствие!"
- Генерал тоже хохочет над ним, трясется весь: "Вы, говорит, доктор комик",- это значит - паяц, балаганщик. Я же в то время был как тростинка, лицо - румяное, волосы вьются, жил чисто. С девицами обращался осторожно, проституток вовсе презирал... вообще - берег себя для высшей ступени, имея в душе направляющую мечту. И вина не пил, противно было мне... потом - пил. В бане мылся каждую субботу.
- Вечером все они - и Клячка - поехали в театр,- лошади у генерала, конечно, свои,- а я - к Лукьянову: так, мол, и так! "Ну, говорит, поздравляю, ставь пару пива, дело твое кругло, как шар! Давай трешницу, я тебе еще стихов накатаю. Стихи, говорит, это дело колдовское, вроде заклинания".
- И написал песню про удивительную Валентину - очень жалобно, и так понятно всё. О господи...
Калинин задумчиво тряхнул головою и уставился детскими глазами на голубые пятна неба, промытого дождем.
- Нашла она стихи,- нехотя, против воли говорил он,- кликнула меня к себе, спрашивает: "Как же нам быть, Алексей?"
- А сама - полуодета, чуть не всю грудь мне видно, и ноги голые, в одних туфельках; сидит в кресле, качает ножкой, дразнит.
"Как же нам быть?" - говорит.
- Разве я знаю? Меня словно и нет на земле.
"Вы умеете молчать?" - спрашивает она.
- Я - головой киваю, совсем онемевши. Нахмурилась она, встала, взяла какие-то две баночки, отсыпала из них порошка в конверт, дает мне и говорит: "Я, говорит, вижу один исход из мук наших египетских вот порошок, доктор сегодня обедает у нас, так всыпьте ему порошок этот в тарелку, и через несколькие дни я буду свободна для вас!"
- Перекрестился я, взял конверт, а у меня туман в глазах и даже ноги окоченели. Не помню, что со мной было, обмер я изнутри и до самого прихода Кляч-ки этого - ничего не понимал...
Калинин вздрогнул, стукнули его зубы, испуганно глядя на меня, он торопливо завозился.
- Обязательно надо костер - дрожу я! Ну-ко, вылезай...
По мокрой земле, светлым камням и траве, осеребренной дождем, устало влачились тени изорванных туч. На вершине горы они осели тяжелой лавиной, край ее курился белым дымом. Море, успокоенное дождем, плескалось тише, печальнее, синие пятна неба стали мягче и теплей. Там и тут рассеянно касались земли и воды лучи солнца, упадет луч на траву - вспыхнет трава изумрудом и жемчугом, темно-синее море горит изменчивыми красками, отражая щедрый свет. Всё вокруг так хорошо, так много обещает, точно ветер и дождь прогнали осень и снова на землю возвращается благотворное лето.
