– Деревня ваша. Фургон наш, – глядя ему в глаза, предложил я. – Вам хватит для веселья. А мы поедем своей дорогой.
– Не пойдет, – гаденько улыбнулся он.
Вот тут это и случилось. Тиф, потеряв терпение, жахнула по толпе, одним щелчком пальцев уничтожив троицу стрелков и еще двух солдат. Земля вздрогнула, лошади едва не взбесились. Люди начали орать. Кто-то бросился прочь, кто-то, наоборот, на нас.
Я снял ближайшего солдата, хладнокровно потянулся за второй стрелой, и тут в дело вступил Шен. По убегающим хлестнуло светом. Тиф, спрыгнув с неуправляемой лошади, довершила разгром. Четверка уцелевших бросилась в кусты, но двоих достала внезапно очнувшаяся Рона. Люди затряслись, по ним пробежали цепочки молний и обугленные тела, упав на землю, рассыпались мелким углем.
– Двое ушли! – крикнул я, оглохнув от грохота.
Где-то в подлеске раздались вскрики, затем захрустели ветки, и появился Гбабак, держа в каждой лапе по мертвецу.
– Плохо бегать. Простить, что опоздать. Хороший бой.
Ну да. Хороший. Двенадцать трупов за неполные тридцать ун.
– Я начинаю видеть преимущество путешествий с носителями Дара, – произнес я, чтобы хоть что-то сказать.
Тиф понимающе усмехнулась, Рона, наоборот, нахмурилась:
– Это земля Башни! Мерзавцы не заслуживали ничего иного.
– А такой ты мне нравишься больше, – с удовольствием прищурилась Проклятая.
– Могли остаться другие. Надо проверить. – Гбабак поднял с земли двуручник. Поглядел по сторонам и взял секиру.
– Надеюсь, что хоть кто-то из крестьян еще жив.
– Я тоже на это надеюсь, – сказал я.
Мы вошли в деревню.
Травяной отвар давно остыл, но Галир так к нему и не притронулась. В такие безрадостные дни, как этот, Старшая наставница начинала думать, что, пытаясь цепляться за ускользающую жизнь, выглядит жалкой развалиной.
Она прекрасно понимала, что все средства бесполезны, что, несмотря на лекарства, жалкая оболочка подводит ее, и даже при должной удаче она протянет не больше двух месяцев. И от этого знания ей становилось страшно. Но даже теперь Галир не решалась признаться самой себе, что боится смерти, не желает умирать, не хочет оставлять этот мир и потому каждую ночь молит Мелота о милости.
Она просила бога дать ей смелости. Смелости прекратить бежать, остановиться и посмотреть приближающейся смерти в глаза. Но Мелот молчал, и Ходящая продолжала пить отвары из горных и болотных трав. Горькие, сладкие, кислые, пряные и… бесполезные.
Вот уже больше нара женщина сидела в высоком, не слишком удобном кресле, куталась в темно-синюю шаль и наблюдала, как по оконному стеклу безучастно скатываются частые дождевые капли.
