— Будем упираться, Кира Борисовна? Или признаемсяв убийстве подруги?
— Вы идиоты. — Кирш произнесла это сдавленным голосом и поняла, что готова сейчас заплакать от обиды. Она незаметно уперлась щиколоткой в острый край металлической заплатки и, почувствовав боль, вернула себе уверенный голос:
— На каком основании вы предъявляете… инкриминируете мне убийство?
Человек, принесший результат экспертизы, вышел, оперативник подался вперед и, сладко растягивая слова, проговорил;
— А на том простом основании, Кира Борисовна, что и мотивы у вас были. Вы же дама— здесь оперативник усмехнулся,— …специфическая, прямо скажем. В вашей «дамской» среде разборки на пустом месте возникают, а есть свидетели, что вы с убитой повздорили, дверью хлопнули… Любовь-морковь-ревность,., хрен вас знает что, но ссора налицо. Одна из приятельниц ваших поделилась, что вы, Кира Борисовна, патологически ревнивы… И повод был: убитая Лиза втайне от вас дважды встречалась с некой знакомой вам дамой…
Кирш смотрела сквозь милиционера и пыталась понять, о чем он говорит. «Ревнива»? — не то слово. При чем здесь это? Кирш никогда не унижалась до выяснения отношений. «И при чем здесь Лиза? И о какой даме речь?»
Ткнув в листок, лежащий на столе, опер продолжил более официальным голосом:
— Отравление большой дозой героина. Он же обнаружен на дне бокала, стоявшего в комнате потерпевшей. Предположительная доза два с половиной грамма.
Кирш смотрела на оперативника с неподдельным ужасом. Он, оценив этот взгляд по-своему, расслабился, как актер, произнесший свою главную реплику, и продолжил довольно убедительно объяснять Кирш, почему произошедшее не могло быть осознанным приемом героина, суицидом или делом рук кого-либо, «кроме вас, Кира Борисовна!».
Дальнейшие события показались Кирш вырезанными из чьей-то чужой жизни, и тем не менее их активным участником была она сама.
Чувство самосохранения включает в сознании человека, оказавшегося в опасности, маленький тикающий метроном, отмеряющий ускорившийся ритм жизни. Кирш потребовала, чтобы ее отпустили в туалет (при этом она нисколько не сомневалась, что в туалете, как и в кабинете оперативника, есть решетки, а значит-, нет шансов для побега). Сопровождающий Кирш милиционер остался за дверью, а на маленьком окошке не оказалось решетки. Просунув голову на улицу. Кирш поняла, что, конечно, сможет пролезть, но окошко находилось на втором этаже… Впрочем, времени раздумывать не было, и уже через несколько секунд Кирш стояла снаружи на карнизе и, вцепившись в раму, оценивала, хватит ли ей протянутой руки, чтобы оказаться на водосточной трубе — это был единственный шанс спуститься вниз. Прыжок-переход удался, но, ухватив непрочную жесть водостока, Кирш, выругавшись, вспомнила слова того самого преподавателя по танцам, который определил, что у нее тяжелая кость. В одном месте соединение трубы эту ее тяжелую кость не выдержало, и Кирш, поранившей руку, пришлось лететь до земли. Она тут же встала и побежала, дав себе слово не прислушиваться к ощущениям тела до того момента, пока не окажется на безопасном расстоянии от здания милиции. К счастью для Кирш, она смогла скрыться незамеченной, и когда минуту спустя конвои обнаружил, что подозреваемая исчезла, она уже ехала в такси. Кирш достала телефон и набрала номер Рэй; услышав ее «Слушаю», Кирш начала было говорить, но голоса не было, она закашлялась и выдавила из себя:
