Похоронный ритуал был закончен. Пчелка Майя была в царстве мертвых, а мы с папой, возложив букет желтых роз на ее могилу, поехали домой. Мы не разговаривали. Каждый из нас пребывал в своем мире мыслей, боли, воспоминаний… Зайдя в квартиру, я остановилась и тяжело вздохнула… Было холодно и пусто… В тот момент я осознала, что мамы больше нет… Что-то задрожало в душе, я разрыдалась.
– Поплачь, поплачь, Аленушка! – шептал папа, крепко обняв меня.
Услышав свое имя из его уст, я разревелась еще больше. Мы стояли, крепко обнявшись, упиваясь своим горем.
На кухне мы собрали поминальный стол, достав из холодильника бутылку и закуску. Очень кстати пришлись разносолы старушки-соседки. Папа налил в рюмки водку и замешкался, видимо не зная, с чего начать.
– Не знал, что похороны – это так… многонюансово…
– Многонюансово – смешное слово. – Я постаралась улыбнуться.
– Когда хоронили бабушку, всем занимался мой брат… Когда умирает старый человек – это нормально. Видит бог, я не желал ей смерти…
– Разве?
Папа посмотрел на меня долгим, болезненным взглядом. Я отвела глаза, прикусив губу.
– Наверное, сказать что-то надо, – произнес он растерянно, подняв рюмку водки.
Я ощутила невыносимую тяжесть в центре черепа, будто кто-то поставил туда тяжеленную гирю.
– Голова болит. Можно, я не буду пить? – спросила я, глядя на стеклянную емкость с поминальной сорокоградусной жидкостью.
– Конечно, тебя никто не заставляет. Ну, пусть земля ей будет пухом!
Папа залпом выпил обжигающую жидкость и отчаянно замахал руками, по щекам его текли слезы. Он схватил банку с огурцами и сделал несколько глотков рассола.
– Кто придумал эту водку проклятущую! – сказал Иван Павлович, отдышавшись. – Дай бог здоровья нашей соседке!
Мы молчали. Хотелось поговорить о чем-нибудь хорошем, отвлечься от тягостных мыслей, но не получалось. И папа, и я размышляли о том, как жить дальше.
– Почему мамина сестра не приехала на похороны? – нарушила я поминальную тишину.
– Они разругались. Еще в прошлом году.
– А ты ей звонил?
– Конечно. Я тебе говорил.
– Странно. Тетя Лена так любит выпить на халяву и не приехала, – с сарказмом заметила я.
– Видимо, не очень сильно любит.
– Что именно: выпить, халяву или маму?
Папа сделался серьезным. Он строго на меня посмотрел и произнес слегка заплетающимся языком:
– Алена, твоя мама была достойна любви.
Меня снова умилило, что отец обращается ко мне по имени. За долгие годы я так отвыкла слышать «Алена» из его уст… Недаром говорят, что самый приятный звук для человека – его собственное имя!
