На время дождя куда-нибудь уходить, как высохнет — опять живи.
А под крыльцом — что хорошего: темно, все ходят, топают, жара и духота…
Конечно, он оттуда не ушел бы, но раз так дела обстоят, то и в смородине неплохо.
Со временем, когда отец перестанет злиться, можно будет шалаш состроить, нарвать на лугу травы, высохнет она, сделается сеном… В душистом шалаше жить или под крыльцом — какое может быть сравнение!
А самовар — зачем он нужен: ставь его! Тут, в случае чего, можно маленький костерик развести.
Главное, мельнички теперь рядом: у мельничков в смородине гнездо, и у Мишани тоже! И душа за них не болит, а то раньше, когда мельнички были величиной с горошину, жалко, что таких крошечных кошка съест, а теперь еще жальче: выросли, оперились, сколько им родители мушек и червячков перетаскали, и таких больших кошка съест!.. Прав был Глеб, когда не дал Мишане настрелять воробьев для обеда: съели бы, и все. А сейчас вон как они с дерева на дерево пересыпаются, радуются… А вот и сам Глеб идет по дорожке, легкий на помине.
— Мишаня! Ты где?
Он залез в куст, сел, огляделся и похвалил:
— У тебя тут хорошо.
— А то нет! — ожил Мишаня. — Я больше через это сюда и переехал. Подумал, подумал: что там сидеть в духоте, взял да и переехал. А там Верке с Розкой отдал, пускай пока пользуются, не жалко… Буду жить спокойно, как дикарь. Чуешь, какой свежий воздух так и дует со всех сторон? По крайней мере, никто не топает по самой голове. Теперь я буду топать! Почешутся они у меня, когда на них прямо в волоса сор посыплется.
Глеб слушал невнимательно, возился, смотрёл по сторонам, наконец, покраснев, вынул из кармана какую-то бумажку и сунул в руку Мишане:
— На. Прочти…
Мишаня развернул ее и прочитал:
«Здравствуй, Глеб, мне нужно с тобой поговорить. Приходи завтра к дому № 21 в 7 часов. Н.».
— Гляди-ка… — удивился Мишаня. — Поговорить хочет! Вот так штука! Интересно: об чем? По почте прислала?
— Нет. Колюнька принес. Запыхался, спешит: на экскурсию, говорит, опаздываю! Ничего не успел я расспросить.
— Чего же ей нужно, интересно?
— Наверно, влюбилась! — уверенно сказал Глеб. — Недаром мы и куст сажали и лягушек… Сначала она погорячилась, не поняла, зачем лягушки. Тараканыч этот вмешивался! А потом догадалась. Раз она умная девочка считается, должна понимать, какая от лягушек польза. Как думаешь, идти?
— А мне какое дело?
Опять Глеб долго мялся, желая что-то сказать, но не осмеливаясь, потом все-таки сказал:
