- Апостолов было совсем немного - двенадцать. Кто победил? Они!
За окном качали воду - визжал и стукал рычаг. Таяние времени ускорилось.
- А теперь - апостолов множество. Они есть дети духа народного. Тайно рождённые дети наши - пойми! Им известны все мысли и желания людей известны! Апостол правды дорог народу - почему? В его груди моё сердце и твоё, и ещё тысяча. Когда тысяча сердец в одном - это сердце апостольское. И тысяча мыслей в одной голове - мыслей отовсюду взятых - и моя мысль и твоя. Соединённые, они горят и освещают нам невидимое, неясное нашему разуму. Это и называется - апостол народа. Священнослужитель правды мирской.
Дядин говорил трудно - брал рукой горло, сжимал его пальцами, конфузливо покашливал, с явным усилием сдвигая слова в нестройные ряды. Потемневшее от напряжения лицо стало добрым и мягким.
Положив сапог на колени, Лукин упёрся в койку руками, поднял кверху свой широкий нос, сощурился и жевал губами, точно голодный телёнок. Кожа его лба и щёк, густо окрашенная тёмными веснушками, морщилась, жёсткие волосы рыжих усов шевелились, и всё круглое тело вздрагивало, волнуясь под напором какого-то нетерпения. Он старался заглянуть в рот Дядина, точно хотел видеть тяжёлые слова, из которых слагалась задумчивая и уверенная речь солдата.
- Давно сидите, земляк? - вдруг спросил он.
На секунду остановясь, Дядин равнодушно ответил:
- Второй месяц... а может, и третий уже.
- До-олго! Отчего же так долго?
Не знаю.
И, снова бесшумно ступая по полу, он закружился в камере.
- Что исходит из народа, из его великих трудов и мучений, - это уж непобедимо! Навсегда! Это - дойдёт до конца...
- А вас за что посадили? - тихо спросил Лукин. Его пёстрое лицо стало невинно хитреньким.
- Всё равно за что! - ответил Дядин.
Не выдержав его пристального взгляда, Лукин опустил глаза, вздохнул, но продолжал, настойчиво и вкрадчиво:
- Говорили у нас нестроевые - конечно, может, врут они...
- Что говорили? - строго спросил Дядин, снова останавливаясь и рассматривая солдата.
Лукин беспокойно завозился, начал надевать сапог и, кряхтя, отрывисто бросал слова.
- Вообще они... хвалили вас, земляк. Удивлялись тоже...
- Чему?
- Вы будто арестанта отпустили из-под конвоя и ещё там... разное врут!
Дядин выпрямился, провёл рукой по лицу и, добродушно улыбаясь, с лёгкой гордостью сознался:
- Это - правда. Я его отпустил.
Оживлённо подскочив на койке, Лукин топнул ногой, трепетно взмахнул руками.
