— Вообще-то он мне не мешает, — сказал Гай. — Если б только машина так не кренилась из-за него на поворотах.
Лес закончился; дорога, отклонившись от реки, пошла вверх; вода в радиаторе начала закипать; молодой человек с досадой и подозрением смотрел на струю ржавого пара; мотор скрежетал, когда Гай обеими ногами до упора выжимал педаль сцепления; рывками — вверх, вверх, назад-вперед, снова вверх и наконец — ровная поверхность. Скрежет прекратился, и в наставшей тишине слышалось только бурное клокотанье в радиаторе. Мы очутились на вершине последнего холма, над Специей и морем. Отсюда дорога спускалась короткими, лишь чуть скругленными зигзагами. На поворотах наш спутник свешивался в сторону так, что машина с тяжело груженным верхом едва не переворачивалась.
— И ведь не скажешь ему, чтобы он этого не делал, — заметил я Гаю. — Инстинкт самосохранения.
— Великий итальянский инстинкт.
— Величайший итальянский инстинкт.
Поворот за поворотом мы спускались все ниже, утопая в глубокой пыли, пыль оседала на оливковых деревьях. Специя простиралась внизу, вдоль моря. На подъезде к городу дорога выровнялась. Наш попутчик просунул голову в окно.
— Я здесь сойду.
— Останови, — сказал я Гаю.
Мы притормозили у обочины. Молодой человек спрыгнул, подошел к багажнику и отвязал свой чемодан.
— Дальше пойду пешком, чтобы у вас не было неприятностей из-за пассажира, — сказал он. — Мой пакет.
Я отдал ему пакет. Он потянулся к карману.
— Сколько я вам должен?
— Нисколько.
— Почему?
— Не знаю, — сказал я.
— Тогда спасибо. — Молодой человек не сказал «благодарю вас» или «премного вам благодарен» или «тысяча благодарностей» — ничего такого, что прежде было принято произносить в Италии, если вас снабжали каким-нибудь расписанием или объясняли дорогу. Он выбрал самую сухую форму — «спасибо» и подозрительно посмотрел нам вслед, когда Гай тронулся с места. Я помахал на прощанье рукой. Молодой человек был слишком горд, чтобы ответить. Мы двинулись дальше, в Специю.
— Такие юноши в Италии далеко пойдут, — сказал я Гаю.
— Двадцать километров он уже прошел с нашей помощью, — заметил Гай.
Завтрак в Специи
Въехав в Специю, мы стали искать, где бы перекусить. Улица была широкая, дома высокие и желтые. Мы двигались к центру вдоль трамвайных путей. На стенах домов красовались стандартные портреты Муссолини с горящим взором, под ними от руки черной краской было приписано: «Vivas!», из нижних точек обеих «v» краска каплями стекла по стене. Переулки бежали к гавани. День был солнечный, и по случаю воскресенья весь народ высыпал на улицу. Мощеные мостовые недавно сбрызнули, и в пыли образовались влажные канавки. Мы ехали, прижимаясь к тротуару, чтобы не мешать трамваям.
