— Ага, — Петрович показал мои «Глоки».
— Несерьезно это, — скривился проводник, — ладно, придумаю что-нибудь. Все, я пошел готовиться. И вам бы тоже лучше не увлекаться беленькой, отдохнуть чуток. Встречаемся в девять у блокпоста.
Заканчивали поздний ужин мы с Корнем вдвоем и молча. Навалилась усталость последнего дня, и обоим было о чем подумать.
Корень расплатился со Скуллом, оставил ему обещанный проводнику аванс, и мы пошли устраиваться на ночлег.
Место нашлось в каком-то железнодорожном контейнере, обитом снаружи гофрированным картоном. Такой же картон был постелен на деревянных лежаках, подушками послужили наши жесткие рюкзаки. Перед входом несколько сталкеров жгли костер.
Не раздеваясь и не снимая обуви, повалились на пустые лежаки. Сон пришел сразу, тяжкий, мутный, глубокий и беспокойный одновременно.
В Рыжий лес. Начало дороги
Сработал будильник, встроенный в ПДА, и пришлось просыпаться. Петрович лежал на своей лежанке, пялясь в низкий потолок контейнера. Я сел, зевнул, потянулся и сказал:
— Доброе утро, Петрович! Пошли, босс, на учет к коменданту вставать. А то без его черных меток не выпустят с территории.
Корень все так же молчал. Черт его знает — что ему за ночь придумалось, но разговаривать он явно не был расположен. Кряхтя, он поднялся, взял рюкзак за лямки и куда-то побрел. Вот уж никак от него не ожидал! Такой всегда активный, даже в приступе ярости — неисправимый оптимист, сейчас он был похож на старого еврейского ростовщика, какими их изображают на средневековых гравюрах: сгорбившийся, злой, какой-то весь нелепый. Такого Корня я еще не видел.
— Эй, Петрович! — Я догнал его, — что случилось?
Не останавливаясь, он посмотрел на меня. Белки его глаз были розово-красными, веки опухшими, под глазами мешки едва не больше его круглых щек, ставших вдруг рыхлыми и обвисшими. Кожа бледная, на носу появилось множество больших черных точек. Проросшая щетина завершала видимый этап перерождения преуспевающего банкира в охотника за сомнительными сокровищами. Он быстро и хрипло дышал, неглубоко, часто и широко открывая рот, пытаясь проглотить больше воздуха. Сердце прихватило?
— Старый я стал, Макс. Скоро ведь шестьдесят уже, а я все как мальчишка в казаки-разбойники играю. Не пойму, что на меня нашло там? Разве плохо мне было в моем банке? Зачем я здесь? — Он надолго закашлялся и сплюнул себе под ноги сгусток мокроты с явными вкраплениями крови. — Вот, — добавил виновато, — десны распухли, протез давит, кровь пошла.
