— Потоньше стружку бери, — почесывая другим концом щеточки в бороде, говорил Зозуя. — Голодранцы чертовы, будьте вы прокляты! — рычал он на работников, которые мяли глину. — Вон какие камни пооставляли, чуть ли не с индюшачье яйцо. Что? Говори громче, — повернул он голову к хате.
На пороге, вытирая фартуком руки, стояла Зозулиха.
— На завтрак что готовить, спрашиваю? — кричала она.
— Похлебку, татарскую похлебку. Гренок насуши.
Семен не мог удержаться, чтобы не усмехнуться про себя. «Татарскую похлебку» — значит, похлебку без сала, чуть забеленную молоком. А в кладовой, оттягивая балку, висят мешки с прошлогодним и даже позапрошлогодним салом, желтым, как захватанный свечной воск. И провисят эти мешки там, пока черви в них не заведутся.
— Тр-р, вишь, разыгрались, удержу на вас нет, — вдруг послышалось у ворот.
Оба, и Семен и Зозуля, посмотрели на улицу; откуда, постукивая кнутовищем по голенищу, к ним направлялся плотный, подпоясанный ремнем приходский звонарь.
— Бог в помочь, — коснулся он рукой шапки. — Вот так кашники,[37] в таких только манну небесную варить. Семен, — взглянув на Зозулю, сказал он, — сейчас со мною поедешь. Надо на церковь потрудиться, крест поможешь поставить.
— А печь на кого оставить? — задрал кверху бороду гончар.
— Это, Охрим, господне дело; возле печи сам побудешь. Под церковью уже люди ждут, а нам ещё на фольварк нужно съездить, лестницу длинную взять. Мне-то что, а батюшка сказал, чтобы Семен непременно был.
Зозуля больше не перечил. Он тихонько пробубнил что-то себе под нос, ещё быстрее замахал щеточкой.
Звонарь и Неживой вышли на улицу, где стоял запряженный парой лошадей возок. Звонарь сел на передке на мешок с сеном, а Семен, поджав длинные ноги в новых березовых постолах, примостился на задней перекладине. Кони шустро бежали вдоль речки по ухабистой дороге. Возок немилосердно трясло, подбрасывало на буграх, и Семену казалось, что у него вот-вот что-нибудь оборвется внутри.
— Не гони так коней, слышишь? Печенки отобьешь, — попросил он.
— Не слышу, что ты говоришь? — наклонился с передка звонарь.
— Коней не гони, внутренности вытрясешь! — крикнул Неживой.
Звонарь попридержал коней, намотал вожжи на кнутовище, подсунул под себя, а сам повернулся вместе с мешком.
— Крест привезли, из самой Могилевки видно будет.
— Где купили?
— Не покупали. Старый пан подарил. Ты сажу вытри, — показал звонарь пальцем Семену на щеку.
Семен послюнил рукав.
— Перед смертью хочет царствие небесное заслужить, — он потер щеку пальцем, — поговаривают, будто совсем помешался. Заснут все в маетке, а он зовет музыкантов и велит играть всю ночь. Видно, скоро черти по его душе заиграют.
