— Подождите немножко, я все же протоплю. Это недолго, — ответила мать.
Вскоре все сидели за столом. Выпили по чарке, потом по другой.
— Ну, рассказывай, Максим, где был, — накладывая сало на краюху хлеба, попросил Твердохлеб. — Заработки как, небось с червонцами приехал? — подмигнул он. — Был слух, ты ватагу за Буг водил.
— Какую там ватагу? — Максим налил в кружку, протянул Карому. — Ещё по одной. Водил ватагу коней аги татарского, аргатовал в Очакове.
Зализняк долго рассказывал про свою жизнь, про татар, про Сечь.
Уже в третий раз подняли чарки.
— Значит, и у неверных паны, как и у нас, — молвил Твердохлеб.
— Где их нет, — кивнул головой Максим. — Разве на том свете! Что же у вас здесь нового?
Микола дожевал соленый огурец, вытер рукавом рот.
— Поп новый, только и всего. Сюда возом привезли, а теперь разжирел — в карете ездит. — Он на мгновение замялся — не знал, как ему называть Зализняка — дядькой, как раньше, или Максимом. — Знаешь, — продолжал он, — кончаются льготные годы. При льготных нет жизни людям, а что же дальше будет?
— Подумать страшно, — поддержал Твердохлеб. — В селе уже вольных людей почти не осталось. Куда только казаки деваются? И мору нет, и войны тоже: а от ревизии до ревизии их всё меньше и меньше. Ты, может, тоже в имение пойдешь?
— Не знаю, навряд ли, — ответил Максим.
— Куда же денешься? — покачал головой Карый. — Гнись не гнись, а в оглобли становись. Или на своем хозяйстве осядешь? Деньжат коп[29] десять всё же привёз?
Максим промолчал. Взял бутылку, снова налил чарки.
Разговор затянулся до вечера. Незаметно из темных углов выползли лохматые тени, смешались с табачным дымом, окутали хату. Один за другим расходились соседи убрать на ночь скот. Последним вышел Микола. Максим проводил его до перелаза, взял за локоть.
— Оксана где, в имении или дома? — тихо спросил он и отвел глаза в сторону.
— Должна быть дома. Одна. Стариков я встретил утром, куда-то поехали, не на престол ли в Ивковцы, к родичам. — Микола оглянулся, заговорил ещё тише: — Ждет она тебя. Не бойся, сходи, всё равно в селе все знают, что вы любите друг друга. Она сама меня о тебе расспрашивала. Ещё хочу тебе сказать — берегись, Максим! Не ходи на Раковку, на сторону Думковских, докажет кто-нибудь на тебя — схватят Думковские.
— Там, поди, уже забыли все, что я и на свете живу. Да и не так легко взять меня. Паны Думковские с Калиновскими и сейчас враждуют? Это к лучшему. Старый пан, говорили, подох. Давно пора. Не говори никому, что я об Оксане спрашивал. Хорошо?
