Тенишев неторопливо шел в сторону вокзала. Прошедший день напоминал затерянное среди бесконечных болот озеро, которое он однажды видел с большой высоты, пролетая в самолете. Из озера расходились маленькие щупальца-ручейки, петляющие по болоту и сверкающие под солнцем. Их было много, они терялись среди редколесья, не набирая в болоте силы. И Тенишев подумал: как похожи эти ручейки на воспоминания, которые из прошедшего дня растеклись по прошлой жизни, и ни одно из этих воспоминаний не стало похожим даже на небольшую речку, оформившую свое русло. Как заблудившийся рыбак на маленькой лодке, Тенишев старался выплыть из озера по каждому из ручейков, но вода теряла глубину, и приходилось вновь и вновь возвращаться. Мало одного дня, даже самого бесконечного, для воспоминаний – хватит ли оставшейся жизни? И разве можно выплыть из этого озера, даже если вдруг прорвется оно в одну сторону широкой рекой со втягивающим течением? «Куда – плыть?..»
Тенишев просидел на вокзале до утра. Первый автобус повез его по той же дороге, по которой они ехали когда-то с Даней, – в деревню, где он вырос.
Тенишев стоял посреди шоссе, пронизывающего деревню насквозь, и смотрел, как долго, до самого горизонта, уменьшается автобус.
Улица была пуста и в одну, и в другую сторону. Тишина вбирала в себя время. Застыли деревья, обозначающие улицу, домов на ней не было – вместо них остались пятна светлого песка.
Все виденное было иллюстрацией того знания и предчувствия, которое поселилось в его душе в далеком детстве.
И Тенишеву вдруг на мгновение показалось, что он знает, почему в последние годы не мог написать об этом ни одного слова. Все видимое было пространством умирания, и здесь не было места словам, они тоже умирали. «Об этом нельзя написать», – наконец вспомнились слова. Нельзя написать, нельзя сказать. Не о выселенной деревне, накрытой невидимой радиацией, не о пустынности места и о самом месте, а об умирании, о смерти нельзя сказать ничего. О ней можно говорить на ее языке – языке молчания, обратном языке, который никому не известен. И даже молчание живущего человека кажется нехитрым инструментом защиты от неведомой, полной немоты, в которой таится этот обратный, отрицающий язык.
Ноги приросли к земле. Тенишев со страхом подумал, что если не сдвинется сейчас с этого места, то и останется навсегда в неподвижности, исчезнут чувства, исчезнет он сам. Земля притягивала с такой силой, будто в нем собралась вся его жизнь, ненужная, накопленная по всем годам, дням, мгновениям.
