– Никак не кончится жизнь.
– Ну что ты.
– Прошла, пролилась, как вода, и не соберешь. А не кончится.
– И не надо. Вспоминай, я тебе фотографий принесу.
– Принеси новых, своих. Я все думаю, дождусь я, когда ты сыночка принесешь ко мне. Только не смогу нянчить.
– Дождешься и сыночка, и понянчишь еще. Я только не буду специально торопиться, так? – Тенишев со стыдом вспомнил встречу с Тамаркой.
– Учись, не торопись. Я дождусь.
– Я пойду? Мы потом с другом к тебе зайдем.
– Заходите. Наверно, похож на тебя твой друг. Может, он стесняться будет?
– Зайдем, ну что ты.
Тенишев вышел.
Кого мы любим больше: себя или тех, кого любим по-настоящему?
Даня уезжал утром. Было похоже, что начинается не летний обычный день, а какой-то забытый праздник, который объясняет тайный смысл общего настроения, разлитого в прохладном ясном воздухе. Прокатилась череда одинаковых дней, начиналось новое ожидание, и Тенишев думал, что это чувствует не только он, но и Даня.
Почти всю ночь они просидели за столом в предбаннике, выпили вино. Тенишев несколько раз порывался сходить в дом, принести водки, но Даня не захотел: «Какая разница?»
– Пока жить не торопишься, всегда опаздываешь на несколько дней, – сказал Даня.
– О чем ты?
– Надо было уехать раньше.
– Не в этом дело, свое настроение не вычислишь.
Тенишев боялся, что сейчас скажет о том, как не нравится ему это прислушивание Дани к себе, к своим чувствам, старание выстроить жизнь с наименьшими затратами на неудачи, несовпадения. Он боялся, что скажет о том, что вся жизнь заполнена утратами, от которых не уберечься. Он почему-то вспомнил, как написал совсем недавно фразу: «Горе упрощает жизнь», – после которой задумался и не знал, что писать дальше в подтверждение этих слов. И сейчас не знал, что может сказать Дане вслух.
– Понимаешь, когда что-то утверждаешь, появляется чувство досады на самого себя, – сказал Тенишев. – В последнее время я начал бояться ясного и отчетливого понимания – людей, себя, своих чувств.
Даня усмехнулся:
– Я это заметил.
– Дело не в этом. Я вот боюсь начинать со слова «надо», этим словом начинались почти все мои страницы в дневнике. Большевизм сплошной: сначала надо почту и телеграф, потом мосты…
– Просто слово «надо» следует заменять чем-нибудь, например, «хорошо бы…». Представляешь, хорошо бы почту и телеграф, хорошо бы потом мосты…
– И ничего бы не получилось у них.
– Вот и хорошо. Хорошо бы.
Они улыбнулись – в последний раз перед прощанием.
