— Дурь какая-то, — сказала Маша. — Не зонт, а двухкопеечная монета. Кому прятаться нужнее — мужчинам или женщинам, правильно? А зонты почему-то мужские больше делают. Японцы эти ничего не понимают!
Стелла не ответила ей. Да ведь и Машка говорила просто так, чтоб у подруги был повод постоять ещё немного, не идти…
— Боишься, Стел? — И, не дождавшись Стеллиного ответа: — А ты сразу — врежь и отходи в траншеи.
Хороший, конечно, совет и весьма деловой. Стараясь не вылезать из-под зонта, Стелла сняла Машкину кофту — суконную, допотопную, которую надела, чтобы свой хороший свитерок не мочить, — сняла её, сказала уже на бегу: «Пока».
А странно это было, если глядеть со стороны. Ну почему бы им не дойти до самой двери, чтоб Стелле не скакать сейчас, как игрушке «заводной журавль». Однако вот не дошли. Словно бы обязана была остаться нейтральная полоса, которую Стелла должна самостоятельно перебежать, чтобы попасть во вражеский лагерь… в свой дом. А на нейтральной полосе цветы, как поётся в песне, необычайной красоты. Только не было сейчас там никаких цветов, одни лужи.
Нина Александровна услышала, как хрустнул ключ во входной двери — звук совсем слабый, но ведь она ждала.
— Что, промокла, туристка?
Нет, увидала, всё в порядке. Только глаза у дочери какие-то слишком решительные… Чего-то, видно, ты натерпелась. Ещё раз быстро обежала дочь взглядом. Вроде здорова.
— Ты не больна случайно?
В ответ она отрицательно покачала головой.
— Ну так иди сюда.
Обнялись. И Стелла как-то слишком крепко прижалась к ней… а сама напряжённая.
— Стрелочка, ну-ка… Ты чего всё молчишь?
Бормашина беспокойства ощутимей и ощутимей стала сверлить изнутри. Но так не хотелось задавать неловких вопросов.
— Фонарик?..
У них обоих были на редкость лучистые глаза. Особенно у дочери — так считала мать. И звала её фонариком. В самые откровенные моменты их разговоров. На всякий случай тронула губами лоб. Прохладный.
Вдруг дочь отстранилась, подняла голову. Они встретились своими лучистыми взглядами. Один был тревожный, другой решительный, с оттенком испуга, словно на краю крутой и скользкой горы.
— А я ещё вчера вернулась!
— Вчера?
— Да. Вчера днём. Я у Маши ночевала.
«Так, — подумала она, — чувствую руку твоего отца». Но не сказала этого. Старалась поглубже заглянуть дочери в глаза, чтобы угадать. Ночевала у Маши. А куда мать с отцом смотрели? Странные, должно быть, родители у этой Маши!
И остановилась. Раньше она всегда знала, что за девочки дружат с её дочерью. И хотя бы в общих чертах, что там за семья. Н-да, подозрительные родители…
