Господи боже мой! Вот уж о ком она в жизни подумать не могла. Нервно начала улыбаться — хорошо, что Машка этого не видела.
— Ну ты едешь?! — нетерпеливо шипела Машка. — Он сперва по своим делам ходил, а теперь у меня сидит, он тебя по дневнику нашёл. Прямо входит в класс, а тут уж меня учуял, что мы подруги.
По дневнику?.. Странная какая-то история… Хотя на даче действительно валялся её троечно-четвёрочный дневник, примерно так за позапрошлый год.
— И он мне говорит: «Она, говорит, сегодня приедет!» А я-то знаю, что ты не приедешь. А он говорит: «Слыхала, кто такие экстрасенсы?» Ну это, оказывается, телепаты, по-русски говоря. И он как раз такой. Я думаю: во свистит. Даже на него внимания не обратила. А он говорит: «Можно, у тебя посижу, уроки поделаю?» И сидит. Я подумала: если ты приедешь, то именно мне позвонишь.
Вот уж нет! Если бы, допустим, всё было нормально, и они бы приехали с отцом… да в жизни бы Стелла не позвонила. Она подумала об отце, который сидит сейчас среди «железных ребят» — землянин, продавшийся пришельцам.
— Ну что ты молчишь-то? Едешь или нет?
И вот уже Стелла бежит от Зоопарка к Садовому кольцу. И хотя бежать недалеко, но там горка крутая. И Стелла дышит, как паровоз.
Выскочила на Садовое, увидела троллейбус «Б», обогнала его у светофора. И пока неповоротливая усатая коробка на колёсах подбиралась к остановке, успела даже несколько отдышаться… Может, её оживлённость и запыханность были несколько преувеличенными, но ей хотелось подальше отодвинуть всё, что произошло в первой половине дня, — чтобы не вспоминать.
И чтобы своего поведения не вспоминать!
Она бежала по двору Машинного дома, и тут кто-то остановил её, шлагбаумом расставив большие руки. Машкина мама.
Они были совершенно не похожи — это сразу бросалось в глаза. Дело в том, что Машка довольно-таки симпатичная девочка, а мать у неё… вот бывают люди, про которых не постесняешься сказать: «Некрасивая до ужаса!» Это редкие люди. Но Машкина мама была как раз такая.
— Здравствуйте, Александра Николаевна.
У неё был здоровенный нос, и щёки приподняты куда-то к самым глазам, и губы красные, мясистые. Вообще всё лицо крупное, налитое. А глаза, наоборот, маленькие и глубокие, словно две круглые дырочки. Они были синего или какого-то близкого к этому цвета. Там как следует и не разглядишь.
Про таких людей стараются сказать, что, мол, «у них во взгляде светилась особая доброта». У Александры Николаевны ничего такого Стелла не замечала. Но точно, это была добрая женщина. И Стелла в жизни не видела, чтобы к людям так относились, как Машка относилась к ней.
