Тринадцатый год жизни | страница 8
И от этого скоро им суждено было проснуться — Стелле и Ване Романовым. Но не сейчас ещё. Пока оно продолжалось последние дни. И думаешь иной раз в предчувствии: быстрей бы уж конец, быстрей бы начало того, трудного. Но от нас ничего не зависит.
Четыре облака в одном шаре
С недавних пор у неё появилась такая привилегия двенадцатилетней полувзрослой дочери: время от времени, когда не было настроения для семейных общений, она могла сказаться больной и уйти к себе в светёлку.
— Стрелка, ужинать!
— А я нездорова, — скажет она с особой, театральной холодностью. Хотя — за что людей зря холодить?
— Это серьёзно или?..
Не отвечает, идёт вверх по лестнице. Но ступени скрипят выразительно. Эти ступени, как клавиши, на них можно почти играть. Помните, такие были в «Снежной королеве». Но то сказка, а это правда.
— Ох, Стелла! Много на себя берёшь!
Последние эти слова вытерпеть, и весь вечер до утра она может быть абсолютно одинока.
Даже иной раз бывает жалко, что стала такой независимой. Раньше проще жилось — Нина возьмёт за руку, вернёт к столу: «Молчи и ешь!» А теперь она такая вельможная, важная — дальше некуда. Вот ушла, а возвращаться стыдно… И сидит.
Но в её комнате сидеть как раз неудобно. Окно слишком высоко. И Стелла решается на некий не совсем вельможистый поступок. Тихо снимает туфли, берёт их в руки, как это делалось в книжках про Оливера Твиста или Тома Сойера, босиком ступает по громкоговорительным половицам… Здесь надо очень чувствовать, на какую дощечку нажать голым пальцем. Хотя… они на террасе такого телевизора распустили, хоть святых выноси!
Привидением пробирается она в комнату младшего брата. Выходит на балкон. Тишина, осенние берёзы. В небесное оконце меж их крон прицелился телескоп. Наконец распогодилось, тусклая вата ушла. Ранний вечер. Небо чистое, серое, звёздное. Хочется сесть на низкую скамеечку к телескопу. В него как заглянешь — не оторвёшься! А кто не заглядывал туда, тому не понять, что действительно значат слова: «звёздное небо»… Однако не до того сейчас!
Она поворачивается спиной к подзорной трубе. Лицом к уже опустевшей по-августовски дачной улице. Когда улица в дачном посёлке пустеет, она всё равно что лес, не правда ли?
Берёзы не щадят себя, осыпаются — ни для кого, ни для чьей красы. Для одной только осени.
Но и грустные лёгкие мысли о берёзах тоже гонит она от себя. Думать-то ей хочется — сиди себе да грусти. Как мечтай. Но не для того она сюда пробралась.